Небо Голливуда - [28]

Грин кивнул, глядя в пустоту улицы.

– У меня нет выбора, Джим, – признался Грин.

– Завтра же позвоним Флойду.

– Он будет на работе.

– Он будет лежать на диване в страшном похмелье.

– Я больше не могу себе позволить такую неделю, как эта, Джим.

– Так все плохо?

– Джим, ведь я могу задать тебе тот же вопрос?

– Почему, ты думаешь, я придумал этот план?

– Мы стоим на краю пропасти, – сказал Грин.

– Только если смотреть вниз. Если же устремить взор на линию горизонта, то откроется прекрасный ландшафт.

– А если сделаешь шаг, то провалишься в бездну.

– Мы перепрыгнем через пропасть, Томми! У нас есть цель, там, вдалеке, и мы будем к ней стремиться!

– А что, если Флойд примет нас за сумасшедших?

– Нет.

– Эй, Флойд, мы к тебе переезжаем, твой старый кореш и неизвестный актер, которого ты никогда раньше не видел, будут пачкать твои простыни и нажираться из твоего холодильника, здорово, да? А, да, и еще кое-что: твой любимый «олдс» – ты должен будешь загнать эту тачку. Он выставит нас за дверь, Джим.

– Флойд не такой.

– Он таким станет, как только ты появишься со своим революционным предложением.

– Твой цинизм тут не поможет.

– Это не цинизм. Это называется реализмом.

Долгие годы Грин обманывал сам себя, будто все возможно, стоит только захотеть. Сейчас он понимал, что этот девиз был лишь нелепым американским мыльным пузырем, зависшим над мрачной действительностью города. Если что-то не получается, значит, на самом деле ты этого вовсе не хочешь – так настраивал себя Грин, следуя теории сонма местных философов, – поэтому сначала необходимо осознать свои истинные мотивы. Тысячи дипломированных и квазипсихотерапевтов могли бы помочь отыскать твое истинное «я», глубоко скрытый смысл твоего существа, высвободив в тебе в конце этого беспокойного пути невероятную силу воли, с которой можно было бы приступать к действию. Но все это лишь болтовня для приукрашивания голой реальности. А реальность заключается в том, что большинство людей слишком слабы, недалеки и жалки, чтобы раздвинуть рамки своей заурядности. Как актер он несколько раз поймал свет случайной вспышки в уникальных, неповторимых обстоятельствах, но в силу способностей не смог его удержать, захватить и властвовать над ним. Нужно было остановиться. Грин должен был положить конец этому самообману.

– Ты не веришь в эту затею? – спросил Джимми Кейдж, со страхом ожидая ответа.

Грин видел, как Кейдж сглотнул и уставился вдаль. К счастью, Джимми держал в руках сигарету, которая придавала ему позерский вид.

– А ты?

– Верю, – сухо ответил Джимми.

– Извини, что разочаровал тебя, – сказал Грин.

Выдержав паузу, Кейдж повернулся к Грину спиной и, тяжело дыша, сказал:

– Ничего не поделаешь. Ты просто трус.

– Но это бессмысленно, Джимми. Десять тысяч долларов? Это ерунда. Мы к такому не привыкли. Джимми, нам уже давно не по двадцать два! Тебе уже пора на пенсию, а я безрассудный тюфяк без возраста с кучкой денег, которых хватит еще максимум на пару дней! После чего мне придется идти воровать.

– Мы можем поставить фильм. Даже на десять кусков.

– Джимми, я в это не верю.

Повернувшись к нему лицом, Кейдж воскликнул со слезами на глазах:

– Это наш последний шанс! Больше нам работы никто не предложит! Мы теперь в немилости! Я сделал в жизни много ошибок, да и ты не меньше. Нас опережают сотни, тысячи других, ведь мы представляем собой риск, который никто не желает на себя брать! Они больше нас не жрут! И потому нам самим скоро нечего будет жрать, если так будет продолжаться дальше!

К ним приближалась машина, и они оба повернулись, как будто хотели разглядеть водителя сквозь слепящий свет передних фар. Автомобиль пересек желтую разделяющую полосу (запрещенный маневр), чтобы переехать на их сторону бульвара, и остановился.

В открытое окно выглянула голова Бенсона, измученного, уставшего и болезненного в желтом свете неоновой лампы над входом в «Сант-Мартин».

Он прошептал:

– Если полиция его обнаружит, они станут всех допрашивать. Они найдут тот дом и тогда меня тоже вызовут на допрос, и я не смогу скрыть, что видел Тино. Если я не признаюсь, то меня обвинят в соучастии за дачу ложных показаний. Я не хочу врать. Я убежден, что буду главным свидетелем. Последние годы моей жизни будут отравлены тем, что я должен буду где-то скрываться, возможно, даже под чужим именем и в другом облике, представляя собой номер в программе по защите свидетелей.

– Чушь собачья, Флойд, ты в другом облике – это то же самое, что Клинтон, который не любит секс, – сказал Кейдж.

Бенсон не прореагировал на его ремарку и продолжал:

– Предлагаю увезти оттуда труп Тино. Как вы думаете, господин Грин?

– Как увезти?! – воскликнул Кейдж и бросил на Грина ошеломленный взгляд.

– Тино надо оттуда убрать, – повторил Бенсон.

– Ты в своем уме? – закричал Кейдж.

– Возможно, вы и правы, – кивнул Грин без всяких эмоций. – Только куда? Бросим его в гроб к Роберту Канту?

– Об этом я еще не подумал. – Бенсон стер пот под глазами тыльной стороной ладони.

– Может, просто похороним его там, где он лежит? – предложил Грин.

– Копать эту твердую землю? Нет, нет, это будет длиться до бесконечности. Нужно придумать короткую и точную операцию, – ответил Бенсон.