Небо Голливуда - [2]

Звук разбивающего стекла утопает в гуле коптящего Голливудского шоссе к северу от виллы. (Чтобы показать источник шума, может быть, следует еще раньше вставить кадр с видом на шоссе из машины, когда «олдс» поднимается в гору?) Толстяк просовывает руку внутрь, открывает замок и распахивает окно.

Ему необходима помощь, когда он перелезает через подоконник. Все-таки это пожилой тучный человек с негнущимися конечностями, и, возможно, где-то ему следует проявить слабость, свидетельствующую о каком-то серьезном заболевании.

Камера (как бы глазами водителя) сопровождает толстяка, подходящего к кухонной двери.

Сразу же раздается пронзительный вой сирены. Потеющий с ужасом смотрит по сторонам, ошеломленный диким визгом, а водитель делает успокаивающий жест.

Через пять секунд, как и обещал толстяк, сирена глохнет и замирает с протяжным, жалобным вздохом. Кажется, ничто не нарушило порядок в этом мире.

Камера остается снаружи до тех пор, пока толстяк не открывает дверь изнутри кухни.

– Заходите, – приглашает он. – Ничего не трогайте. Мы сразу же спустимся вниз.

Следующий кадр: интерьер виллы. Трое мужчин проходят через кухню, размахивая пустыми чемоданами. Кухня выглядит так, как была спроектирована еще в «бурных» двадцатых годах, включая чугунную жаровню и кафель в стиле арт-деко. Однако атрибуты современности тоже присутствуют – микроволновая печь, миксер, аппарат для варки эспрессо.

Толстяк открывает дверь, и они видят лестницу, ведущую в подвал.

– Еще неделю назад я ничего не знал, – вздыхает потеющий.

– Замолчи, – приказывает водитель.

Они с шумом спускаются по лестнице и оказываются в темном коридоре. Толстяк включает свет.

Сводчатый потолок в романском стиле, пол из коричневой монастырской плитки, кирпичные стены. Эта часть дома не вписывается в общий стиль арт-деко – ажурный, прозрачный и изящный. Наоборот, атмосфера в подвале тяжелая и подавляющая, точно в германском подземелье, на котором зиждется веселый внешний мир.

Толстяк открывает еще одну дверь, зажигает свет, и затем следует «разоблачающий кадр»: замурованный сейф, с тяжелой дверью, покрашенной зеленой краской, в полтора метра высотой, крепящейся на двух шарнирах с внешней стороны широкого металлического обрамления.

– Господин Грин, приступайте, – говорит толстяк и отходит в сторону, уступая место водителю.

Итак, водителя зовут Грин. Запомним.

Низкий потолок все же позволяет Грину вытянуться во весь рост.

Он вытаскивает ключ из кармана брюк и долго смотрит на него под пристальным наблюдением своих спутников, которые также зачарованы «явлением» ключа. Таким образом, момент приобретает некую торжественность.

Грин отодвигает металлический язычок, висящий над замочной скважиной, и вставляет ключ.

– Она нас подставила? – спрашивает потеющий.

Зрители не знают, кого он имеет в виду. Но они надеются, что вскоре станет ясно, кто такая она. В хороших фильмах ничего не происходит просто так.

– Подходит? – спрашивает толстяк.

Грин поворачивает ключ.

Теперь неожиданно смелый кадр, изображающий конструкцию сейфа. Как будто камера находится внутри. Крутящиеся зубчатые колесики, движущиеся рычажки – что-нибудь в этом роде.

Затем снова в кадре Грин. Двумя руками он берется за рычаг, торчащий над замком и указывающий направо – он стоит на половине пятого, – и резким движением поворачивает его налево, до половины восьмого.

– Как по маслу, – шепчет он.

Он хватается за ручку и открывает дверь сейфа. Плита толщиной в десять сантиметров, дверь идеально балансирует на шарнирах и легко поддается.

Они заглядывают в глубь сейфа.

Карманный фонарь толстяка высвечивает (крупный план!) стопки банкнот. Можно дать панораму, чтобы усилить эффект, – ведь речь идет о миллионах долларов.

Снова в кадре трое мужчин (вид из сейфа), молча уставившихся на деньги.

Затем, как по команде, они спешно открывают свои чемоданы и дрожащими руками начинают складывать туда долларовые купюры.

Если бы это был фильм, то изображение постепенно потускнело бы и на черном фоне белыми буквами высветилась бы следующая фраза:

ДВУМЯ НЕДЕЛЯМИ РАНЬШЕ

ДВА

Двумя неделями раньше, в восемь часов утра Грин сидел в кафетерии на углу улицы Вайн и Голливудского бульвара, в самом центре старого города, где обычно собирались наркодельцы, воры и сутенеры. Из большой кружки Грин потягивал кофе за доллар двадцать пять центов (с правом бесплатной добавки) и листал номер «Лос-Анджелес таймс».

При аресте у него нашли: около ста тысяч долларов под матрасом, четыре костюма в стенном шкафу, пару английской обуви возле тумбочки, дорогую кожаную куртку французского производства на спинке стула, лэптоп на рабочем столе, ключи от «кадиллака алланте» и пачку презервативов. Все, включая «Дюрекс», было конфисковано. Теперь, когда он отсидел свой срок – двенадцать месяцев, из которых пять ему простили, – его имущество составляли чемоданчик с одеждой, два блокнота, три шариковых ручки и сто восемьдесят девять долларов наличными. Никаких кредиток, чеков или банковского счета. Денег хватало максимум на неделю. После чего он мог спокойно присоединяться к армии бездомных в Санта-Монике, получавших на Оушен-авеню бесплатный суп с куском хлеба. Этот «ланч» им выдавали гомосексуальные пары, разделявшие свою благотворительность между больными СПИДом и бродячими ветеранами вьетнамской войны.