Небо Голливуда - [11]

Грина мучила жажда.

– Эй, приятель, – сказал Кейдж, – сейчас ты живешь здесь, и в этом нет никаких сомнений. Можешь напиваться до чертиков, но факт остается фактом: твой теперешний адрес – гостиница «Сант-Мартин».

Грин отвернулся и по стеночке вышел на улицу. Дневной свет ударил ему в глаза, и он поднял плечи. Тело свело судорогой.

– Собираешься продолжать в том же духе, Том? Еще пару дней, и ты конченый человек.

Это был голос Джимми Кейджа. Что он здесь делал?

– Томми, я всегда считал тебя разумным парнем. Ты мог бы стать ученым-атомщиком или нейрохирургом. Ты только посмотри на себя! Ты пропиваешь свои мозги. Могу тебя заверить, что через неделю наша добрая Дебби вышвырнет тебя на улицу. Или через две, но дольше она терпеть не станет. И что потом? Те, кто здесь находятся, думают неделями. На этой неделе у тебя есть крыша над головой и какая-то еда, а что будет на следующей – посмотрим. Ты пьянствуешь уже целую неделю, а я – то знаю, что денег у тебя нет. Скоро у тебя вообще ничего не останется, и никто не сможет позволить себе такую роскошь, как оплату твоих счетов. Когда же перестаешь думать неделями, начинаешь считать дни. А потом часы. А потом оказываешься в дерьме.

– Прекрати нести чепуху, – простонал Грин.

– Тебе придется залить свои уши свинцом, чтобы меня не слышать. Физически ты тоже мне не противник, хоть я и на двадцать лет старше тебя. Сколько точно тебе исполнилось?

Грин не ответил. Казалось, что голос Кейджа доносился из металлической трубы, а его голосовые связки были скручены из нержавеющей стали. Невыносимо.

– Оставь меня в покое.

– Не оставлю. Ты мне всегда нравился. Тебе не повезло. Мне тоже. Я видел, как другие опускались на самое дно. Тебе я этого сделать не позволю, в силу разных причин.

Кейдж замолчал на секунду. Грин сполз по стенке на землю. Ему скрутило кишки, хотелось в туалет. Он съежился.

Он почувствовал что-то раскаленное на своем плече. Это была рука Кейджа, тяжелая, как кусок горячей смолы. Сквозь гул уличного движения Грин услышал его голос:

– Ты должен знать, Том… когда они отстранили меня от съемок после той истории с полицейской машиной, я подумал, что тебя тоже уволили. Только спустя некоторое время я услышал, что ты сам ушел. Зачем? Почему ты отказался дальше играть? Вожжа под хвост попала? Уже тогда?

– Заткнись.

Кейдж ущипнул его так больно, будто вонзил в плечо нож.

– Я не заткнусь, – сказал Кейдж. – Я был тогда… слишком гордым, или же мне было страшно стыдно – уже не помню, но тогда я не мог у тебя об этом спросить.

Грину стало плохо. Неужели Кейдж не видит, что ему необходимо лекарство?

– Все, с кем я говорил, считали тебя сумасшедшим. Просто так уйти со съемок? Безумие! Почему, Томми? В какой-то момент меня осенило: неужто он и вправду такой сумасброд, чтобы бросить роль ради меня? Я бы никогда так не поступил. Отказаться от роли, от денег только потому, что коллега сделал из себя посмешище? Объясни, Томми.

– Он был подонком, – прошептал Грин.

– Кто?

– Режиссер.

– Да, большая сволочь, – согласился Кейдж.

– Так поэтому ты согласился участвовать в моем фильме, – с трудом выговорил Грин, поднимая со дна памяти тяжелое воспоминание, – потому что хотел отдать мне долг?

Они сидели на земле, возле входа в отель, как два бродяги, просящих милостыню. Подайте на пропитание, господа.

– Год назад мое финансовое положение было точно таким же, как сейчас. Знаешь, сколько предложений я получал в неделю? В среднем ноль целых ноль десятых. Естественно, я хотел сниматься в «Пожаре». Хороший, кстати, был сценарий.

– Мой уход не имел к тебе никакого отношения. Я просто поссорился с тем засранцем.

Из хаоса воспоминаний всплыли обрывки разговоров. Тупик. Он выступил против увольнения Джимми Кейджа и предъявил режиссеру Ричи Мэйеру ультиматум: либо возвращают Джимми, либо он тоже уходит. Аргумент оказался слабым, поскольку с ним распрощались с такой же легкостью, как и с Джимми. Означало ли это, что он был заодно с Джимми? Поставил ли он на карту свою работу лишь из соображений глупой солидарности? Он блефовал и искушал судьбу. Легкомысленный моралист, он выглядел благороднее, чем был на самом деле. Паула его поддержала. «Черт с ними, – сказала она, – эти придурки тебя не стоят». В то время ничего не было важнее ее мнения. С Паулой он завоюет весь мир. Если бы она осталась, все сложилось бы иначе. Боже, Паула, где ты?

– Это не имело к тебе никакого отношения, – повторил Грин, не глядя на Кейджа.

– Я тебе не верю, – сказал Кейдж. – Ты не соображаешь, что говоришь. Я провожу тебя в номер. Не спорь, Томми. Я провожу тебя в твой номер и, если надо, уложу в постель. Я не испытываю к тебе сочувствия, но ты сопьешься до белой горячки, если будешь продолжать в том же духе, и поэтому я останусь с тобой до тех пор, пока ты не встанешь на ноги.

– Мне нужно на похороны, – соврал Грин.

– Возможно, это звучит странно, но в таком состоянии тебе лучше там не появляться. Кого хоронят?

– Роберта Канта.

– Его хоронят завтра, не ври, – сказал Джимми.

– Я думал, что евреев обычно хоронят сразу после…

– Робби не был религиозным. Завтра. Кстати, где ты потом снимался после «Тупика», Томми? Я так и не смог ничего найти, а ты?