Небо для талисмана - [32]

- А что, Деб, ты и впрямь хочешь стать властелином мира? - вопросил Веселый Габлио, запихивая в рот кусок ветчины.

- Да, мой друг, - наконец сфокусировал свой рассеянный взгляд на носу вора Красивый Зюк. Дигон скривился: в устах тимита слово "друг" звучало так погано, будто тот передразнивал Кармио Газа в дурной манере бездарного лицедея.

- Гы-гы-гы! - развеселился вор. - Наш Деб - властелин мира! А неплохо ты будешь смотреться на престоле рядом с самим благим Митрой!

- Ты что, видел Митру? - хладнокровно ответствовал Красивый Зюк.

- Нет. А ты?

- И я нет. Но в душе я тоже Хранитель Равновесия...

- Как это? - открыл красную пасть Веселый Габлио.

- Просто, - пожал плечами бандит, двумя пальцами аккуратно беря со стола пучок зелени. - Мир несправедлив... Вы ещё не заметили этого, друзья мои? Только капитан кивнул, соглашаясь в этом вопросе с бандитом, но все же имея на счет устройства мира и собственные соображения. Шайка же Деба хранила молчание, видимо, не совсем понимая, куда все-таки клонит хозяин.

- А я заметил. И давно. Возьмем, к примеру, нашего доброго Тино. Что сделал в жизни сей достойный муж? А? Отвечай мне, милый.

- А что я... Я ничего... - забормотал старик, не глядя на тимита. Почему я-то...

- Много лет назад некая женщина имела такое несчастье родить его. От кого? Вряд ли от красавца и умницы... Скорее, отцом Тино был бедный крестьянин, от зари и до зари проливающий пот в поле. А ну-ка, дети, и ты, Габлио, представьте себе этого господина. В руки его навеки въелась грязь, волосы жидкие и сальные, в глазах ни блеска, ни ума, ни желания чего бы то ни было... Он возвращается домой еле живой от усталости и хрипит жене: "Давай жрать... Ну!" Она подает на стол бобовую похлебку с ломтем черствого хлеба, который испекла ещё прошлой луной, и кружку прокисшего пива. Как вы думаете, нравится ли отцу Тино такая жратва?

- Пфу! - Веселый Габлио сделал вид, что сейчас его вырвет.

- Ошибаешься, друг. Нравится, и даже очень. А знаешь, почему? Вор помотал головой, с восхищением взирая на столь рассудительного и мудрого хозяина.

- Да потому, что он в жизни не ел ничего иного! Он...

- Отец... - подался вперед один из близнецов, судя по кубку с вином в тяжелой руке - Гана. Аккериец впервые услышал его голос - густой, но такой негромкий и робкий, словно парень вообще не привык говорить, а умел лишь умно молчать. - Там кто-то есть. Он не показал, где именно кто-то есть, но капитан и без того понял, что чуткий Гана каким-то образом уловил присутствие на судне чужака, то есть его, Дигона. Пришлось ему снова оставить наблюдательный пост и, засунув мешок и меч под доску, перелезть за борт. Но на сей раз он не стал лепиться к дырявому боку галеона морской звездой - что хорошо однажды, может стать плохо дважды, - а осторожно опустился в море, благодаря Митру за ночь, которая обязательно сменяет день... И Деб ещё говорит о неверном устройстве жизни человеческой? Да кто и что кроме ночи умеет лучше прятать? ... Длинные черые пряди капитана плавно покачивались на воде подобно водорослям морским; синие глаза, во мраке ставшие черыми, блестели насмешливо, пока гулкие шаги близнецов слышались в тиши. Вот они обошли галеон, вот догадались посмотреть за борт... Дурни! Разве может тимит отыскать аккерийца, да ещё ночью? Губы капитана дрогнули в гордой ухмылке. Он мягко оттолкнулся ногой от судна и поплыл вдоль него, намереваясь вскарабкаться теперь на всякий случай с другой стороны. Внезапно его рука, легко и бесшумно рассекавшая воду, коснулась чего-то твердого. Лодка? Или ящик? В темноте глаза Дигона видели ненамного хуже, чем при дневном свете, а потому, лишь обогнув предмет, он уже понял, что это. Нащупав сверху щель, он просунул в неё пальцы правой руки, нажал. Щель стала чуть шире, и тогда, беззвучно послав хвалу Стаху и Митре, капитан втиснул в неё всю пятерню другой руки, до крови обдирая кожу с пальцев; потом сильно рванул, очень надеясь, что треск останется для бандитов незамеченным. Стах (да и Митра, наверное) был явно на стороне Дигона. Ящик - а то оказался обычный деревянный ящик, узкий и высокий развалился надвое с первого раза. Капитан протянул руки, уже зная, что в них сейчас попадет, и в душе моля всех богов сразу об одном... Он едва успел подхватить это, тут же камнем пошедшее ко дну, удержать на поверхности... Нечто холодное, мокрое, бывшее когда-то живым... И рыжим... Аккериец содрогнулся.

Глава 8

Виви безвольно обмяк в его руках, кажется, совсем не дыша. Но Дигон уже увидел - только самые концы его длинных волос намокли, верх же головы остался сух, так что можно было надеяться, что талисман не захлебнулся, а просто потерял сознание от долгого пребывания в воде. "Вот навязался на мою голову", - с досадой прошептал аккериец, взваливая его тощее тело на плечо. Кости рыжего тотчас впились ему в шею и почему-то под лопатку, как будто тот нарочно уперся туда своими острыми коленками. Беспрестанно сплевывая, капитан полез наверх, теперь уже хватаясь за прорехи в борту только одной рукой, да ещё помогая себе пальцами ног - второй рукой он придерживал талисмана, опасаясь, что тот снова свалится в воду и тогда уж наверняка утонет, ибо Митра вряд ли позволит Дигону спасать одного и того же человека в третий раз. На палубе его ждало достаточно неприятное открытие: Гана и Мисаил ещё не убрались обратно в трюм, а потому аккерийцу пришлось затаиться в наиболее темной сейчас носовой части судна, проклиная бдительных близнецов вместе с их папашей. Братья, между тем, не спешили вниз.