Небо № 7 - [2]

— Я. Экономить буду дома. Саш, я возвращаюсь!

Проснулась его Женька и начала бубнить, что он ее в грош не ставит.

— Как возвращаешься? Ты же не планировала? — Я не услышала особого восторга в его словах.

— А ты планировал не заводить серьезных отношений и жениться на мне, когда мы оба отчаемся.

— Так я и не нарушал обещанного.

Врун.

Я не умею сообщать людям о смерти — это как требовать к себе жалости, ну что изменила бы фраза «Саш, у меня умер отец»?

Вы когда-нибудь возвращались туда, откуда мечтали выбраться и, что самое интересное, выбрались? И когда прошли зону языковой турбулентности, настроили планов и раскатали губу, оказывались у разбитого корыта?

Знаете, если самолет разобьется — я не удивлюсь. Ни капельки. С моим сегодняшним везением я смогла бы потопить ни один «Титаник».

Самое странное для человека — осознавать, что он ОДИН из миллионов, из тысяч миллионов, миллиардов. Уникален. Один на свете. ОДИНОК. Не верите — проведите более получаса в зале ожидания. Перед тем как отправиться в небо.

Дедушка сказал, что Бог на небе не прописан, потом умер.

Отец подтвердил оба факта.

Мама же утверждает, что была там и видела свое тело, врачей, больничную палату и утку с кровью со стороны.

Кому верить?

Ну не гидрометеобюро же??!

Видимо, потому мои родители и развелись. Как всегда, не сошлись во мнениях, налево или направо пойти, что и где есть, и главное, как меня назвать.

Папа давил на Иру, мама — на Марину, как вышла Маша, никто не понял, даже бабушка, написавшая на всех бумажках, положенных в шапку, «Анна».

С мамиными взглядами на жизнь спорили всю дорогу, а особенно с ее полетами к Богу, о которых она рассказывала на каждом семейном собрании (видимо, поэтому вся эта семья и разбежалась по разным континентам, а отец решил перестраховаться и забраться так далеко, чтобы точно никто не достал). Никто не верил маме, кроме бабушки — матери моего отца, как так получилось, я думаю, не понял даже тот, к которому они летали.

Я не зря сейчас вспоминаю эту историю, и вовсе не потому, что через двадцать часов я стану проституткой, а потому, что перед взлетом самолета любой нормальный человек думает о смерти.

Однажды маме делали ножевую биопсию. В год того самого «однажды» мне стукнуло четыре, серьезный возраст, я вам скажу. Под предлогом командировки в Киев она отправилась в центр акушерства и гинекологии РАН, где ей и вкололи стандартную дозу анестезии, не рассчитав точное количество, а мама у меня хрупкая. Раньше мне казалось, что сильный ветерок, не морской бриз, конечно, но вот осенние дуновения под этот критерий подходили, способен унести ее в волшебную страну Оз, и мне придется собирать фронт плюшевых игрушек, объявлять всеобщую мобилизацию и спасать целый мир в лице и теле моей мамы, я даже составила список того, что мне может понадобиться, — туда входили шляпа-невидимка (шапка показалась мне банальным аксессуаром), ступа-самозванка, кошелек-самобранец и прочий реквизит, и в одном полку с шахматными фигурками я готова была спасать целый мир. Ведь двадцать лет назад целый мой мир умещался в утробе матери.

— Уважаемые пассажиры, — начал пилот свою утрамбованную временем речь.

Врет он все. Ну, кто уважает множество пьяных тушек, утяжеляющих самолет? Кроме представителей «British airways», хотя и те последнее время выражают свое почтение фальшиво.

Я бежала в Москву по сожженным мостам. За три часа, и даже не обожгла пятки.

Меня просили покинуть салон и сообщали температуру воздуха за окном. Если выбирать, я скорее поверю пилоту самолета, чем гидрометеобюро.

Мой преподаватель по истории английской литературы посоветовал вязать, когда начинаешь думать о смерти, и вместо мыслей: «Для чего все это?» — наматывать нитки на спицы. Я пыталась смотать клубок ниток, который размотался и окутал целый салон. Все русские смотрели на меня как на полную клячу, англичане же пытались помочь. Когда я увидела клубок и нагнулась, то уткнулась взглядом в ботинки, такого же размера, как у папы, морщинистые руки с явными сухожилиями, и даже обручальное кольцо, которое он не снял даже после развода, — все свидетельствовало о том, что это он… Старый, хрипловатый ирландец. Неужели рейсы из Дублина отменили?

— Thank you!

Насколько мне известно, в Москве девушка скорее принимает героин, чем вяжет. Так что я снова белая ворона.

Ладно, крашеная дура.

А еще я бедная, не потому, что несчастная, а потому, что денег нет. Знаю, о таком не принято писать в романах, — но что поделать, от действительности не убежишь.

Многие уверены, что жить в Лондоне — значит быть обязательно дочерью кошелька. Неправда. Отец платил мне за обучение из тех денег, что заработал и копил многие годы, добавляя средства, полученные им по наследству при размене квартиры троюродной тети Инны.

Мы с латиноамериканкой Мияче снимали небольшие апартаменты недалеко от бензоколонки, там, где в пятидесяти метрах проходит метро, — и романтичная жизнь Бриджит Джонс уже не кажется столь притягательной. Ты просыпаешься под грохот, засыпаешь под грохот. Привыкаешь. Оборачиваешься назад — и подписываешься под выражением, что от добра добра не ищут.