Небесный корабль - [17]

Эрколэ, сидя в окопах, нередко вынимал эту реликвию и целовал ее, снося насмешки цинической половины своей души, злорадно шептавшей: «Дуралей! Лучше бы она догадалась насыпать в твою кобуру надушенного табаку!»

Да, кабы здесь табачку! На «Космополисе» не было ни табаку, ни женщин. Курить запрещалось. И, право, можно было подумать, что весь экипаж состоит из бесполых существ. Никто даже не упоминал о женщинах. Лишь капитан Аванти и Крафт, случалось, обменивались словом, напоминавшим о вечно женственном, упоминали имя какой-то «Короны». Насколько Эрколэ мог понять, речь шла о сестре Аванти, оставшейся там, на Земле. «Как поживает Корона? Вспоминает ли нас в эту минуту?» спрашивал великан с забавно мечтательным выражением маленьких свирепых глазок. И Аванти неизменно утешал: «Она не забудет. Она следит за нами ежечасно, и днем и ночью. Будь верен до гроба, Александр, и ты завоюешь свою Корону!»

Никто из других никогда не упоминал о женщинах. Японец его этим не удивлял. Эрколэ слышал, что эта раса никогда не берет на войну женщин ни в качестве сестер милосердия, ни для других услуг. Японец знает, что женщина действует на мужчину расслабляюще и мешает ему в достижении поставленных им себе военных целей. Женщины во все вносят эротический элемент и половой эгоизм. И только парализуют мужскую отвагу. Еще ни один истый воин не стал героем по милости женщин! Только западное рыцарство создало романтический культ женщины. Сыны же Востока — мужчины до мозга костей и, отправляясь на войну, дорожат каждою каплей мозга.

Но в пруссаке Эрколэ ожидал найти каплю рыцарской крови юнкеров, вспыхивающей в честь дамы сердца. Однако Куно фон. Хюльзен не цитировал ни Гете, ни Гейне. Он не разбирая с видом знатока женщин по статьям, как лошадей. Подобно всем остальным, он был весь захвачен лихорадкою чудесного полета и, когда смотрел на покинутую Землю, ни единый вздох не выдавал его привязанности к исчезающей планете, откуда он не взял себе на память никакого амулета, в виде крохотного бантика или локона волос. Эрколэ Сабенэ, разглядывая его выпяченную грудь и мясистые губы, спрашивал себя с некоторой брезгливостью: не культивировал ли он ту особую эротику, которая, по слухам, столь же процветала в современной германской столице, как в древнем императорском Риме?

Эрколэ Сабенэ ощущал непреодолимую потребность побеседовать на темы, которые служили пряною приправою к его существованию даже на фронте. Но здесь этой потребности невозможно было утолить.

Не представлялось ни малейшего случая или повода завязать пикантную беседу. Мужчины не выходили из сурового делового тона и никогда даже не намекали ни на земную, ни на небесную любовь.

Он снова невольно взялся за свой форменный пояс. Куда же однако девалась кобура? Когда он, в сущности, успел потерять ее?.. И, встретившись после того в кают-компании с фон Хюльзеном, спросил его:

— Не знаете ли вы, куда девалась моя кобура?

— Я взял ее на хранение, — ответил пруссак.

— По какой причине? — спросил Эрколэ Сабенэ.

— Здесь не разрешается носить оружие.

— Но в моей кобуре нет оружия!

— Тогда вы можете носить ее сколько угодно, — ответил фон Хюльзен и вышел на минуту. — Пожалуйста! Вот ваша кобура, товарищ. Теперь и я замечаю, что она чересчур легка.

Эрколэ прикрепил кобуру к поясу.

— Итальянский друг наш не должен носить оружия, — раздался голос вошедшего Аванти.

— Это не револьвер.

— А что же?

На Эрколэ Сабенэ нашел припадок мальчишеского озорства. Он вынул из кобуры смятый башмачок и поставил прямо на стол.

— Дамское оружие! — сказал он таким тоном, словно произносил неприличное слово.

Но это не произвело впечатления. Аванти на минуту взял башмачок в руки и равнодушно посмотрел на него. Затем, отбросив, сказал:

— И вам не стыдно? Это все, что вы захватили с собой из старого мира? Что сказали бы ваши противники, если бы подобрали ваш труп с подобным оружием в кобуре?.. Стыдно! Скажу я, как ваш соотечественник.

XI Готовая книга

Эрколэ Сабенэ чувствовал себя одиноким. Ему не с кем было поделиться своей эротически-земной тоской. В этих отдавшихся идее и делу мужчинах не было ни искры чувственности. Напряжение, вызываемое этим чудесным полетом, парализовало в них все другие ощущения. Они были очарованы самым движением, словно большие мальчики всепоглощающей игрою, которой отдавались с благоговейною сосредоточенностью, дрожа от нетерпения и от страха, как бы какое-нибудь постороннее чувство не помешало их священнодействию.

Эрколэ один испытывал тоску о покинутой планете. Утомленный долгим и пристальным созерцанием диковинного глобуса исчезающей вдали Земли, около которой кружила в виде золотой раковины Луна, он закрывал глаза, и мозг его погружался в кошмарную дремоту, полную хаотических видений: земных ландшафтов и людских образов. Женщины дразнили его воображение, возбуждали желание, мучили его, искушали, словно святого Антония в пустыне. Его земная натура оставалась верною себе: живою, здоровою, не поддаваясь чарам никаких космических зрелищ.

Когда однако в нем брала перевес верующая половина души, он отправлялся на звездную террасу, где в глаза ему глядела вселенская тьма своими бесчисленными, никогда не мигающими огненными очами.