Небесный фермер - [40]

Отец сказал, что его зовут Джорджем, и с этой минуты они стали закадычными друзьями.

Мистер Шульц приблизился к пирамидке, бросил пристальный взгляд на запад, затем на север, в сторону гор. Потом вскарабкался на большой валун и снова огляделся. Мы подошли к нему.

Он указал на небольшой холм на западной стороне.

– Там и построите дом – недалеко от шоссе, но и не совсем рядом. Сначала освоите вот этот участок, а сезоном позже начнете понемногу продвигаться к горам. – И обернулся ко мне: – Да?

Я ответил, что, наверное, да.

– Это хорошая земля, Билл, – сказал он. – И ферма получится что надо. Он слез с валуна, подобрал обломок булыжника, потер его пальцами и повторил:

– Хорошая земля.

Потом осторожно положил обломок назад, выпрямился и прогудел:

– Мама уже заждалась, надо думать.

Мама и вправду уже заждалась, а ее представления о кусочке кофейного торта приводили на память пиршество в честь возвращения блудного сына. Но прежде чем войти в дом, мы остановились, восхищенно уставившись на дерево. На веселой полянке, поросшей мятликом, прямо перед домом тянулось к небу настоящее дерево – яблонька. Больше того: на двух ее ветках висели яблоки. Я застыл на месте, не в силах оторвать от нее взгляд.

– Хороша! Верно, Билл? – сказал мистер Шульц.

Я кивнул.

– Да-а, – продолжал он, – это самое прекрасное дерево на Ганимеде. И знаешь почему? Потому что оно единственное!

Он разразился оглушительным хохотом и шутя ткнул меня пальцем под ребра, довольный собственным остроумием. Этот дружеский тычок я ощущал целую неделю.

Затем мистер Шульц подробнейшим образом разобъяснил отцу, как он растил это чудо, как глубоко пришлось копать яму и проводить дренажные трубы. Отец спросил, почему яблоки растут только с одной стороны.

– В следующем году опылим и другой бочок, – пообещал великан, – и вырастут у нас «римские красавицы». А в этом году у нее «род-айлендские зеленые» и «виноградный сок». – Он сорвал с ветки яблоко. – Попробуй «виноградное», Билл.

Я поблагодарил и запустил в яблоко зубы. Вкуснотища! В жизни не пробовал ничего подобного.

Наконец мы вошли в дом, где нас встретила Мама Шульц и четверо или пятеро разнокалиберных прочих Шульцев, от младенца, ползавшего по полу, до девицы моего возраста и приблизительно моего же роста. Звали ее Гретхен. Рыжие, как у отца, волосы не курчавились, а спускались вниз длинными косами. Мальчишки в основном были белобрысыми, в том числе и те, которые подошли попозже.

Почти весь дом занимала большая столовая, посреди которой возвышался стол – гигантская каменная плита шириной четыре-пять футов и длиной футов двенадцать-тринадцать, опиравшаяся на три каменные колонны. Впрочем, только такое основательное сооружение и могло выдержать все яства, которыми уставила его Мама Шульц.

Вдоль стола тянулись каменные скамьи, а во главе и на противоположном конце стояли два настоящих кресла, сделанные из канистр для масла, с сиденьями в виде тугих кожаных подушек.

Мама Шульц утерла передником лицо и руки, поздоровалась с нами и усадила отца в свое кресло, прибавив, что все равно сидеть ей долго не придется. И тут же вернулась к своей стряпне, а Гретхен налила нам чаю. Часть комнаты служила кухней, в центре которой стоял большой каменный камин. Выглядел он вполне пригодным для пользования – впрочем, в каком-то смысле так оно и было. Огонь в нем, естественно, не разводили, но камин прекрасно справлялся с ролью вытяжной трубы. Просто Папа Шульц хотел, чтобы в доме был камин, – и в доме был камин.

Сбоку к нему примостилась плита Мамы Шульц. Она была выложена – я не верил своим глазам – голландскими изразцами! Это же уму непостижимо – тащить сюда с Земли декоративные кафельные плитки! Папа Шульц перехватил мой взгляд и спросил:

– А неплохо рисует моя малышка Кэти, верно?

Одна из девочек среднего калибра залилась румянцем, хихикнула и выпорхнула из комнаты.

От моего яблока остался крохотный худосочный огрызок, и пока я соображал, куда бы его пристроить в этих сверкающих чистотой хоромах, Папа Шульц протянул ко мне ладонь:

– Давай его сюда, Билл.

Он вытащил нож и очень аккуратно вылущил семечки. Один из мелких Шульцев вышел из столовой и вернулся с тонким бумажным конвертом. Папа Шульц высыпал семечки в конверт, заклеил его и отдал мне.

– Вот, Билл, – сказал он. – У меня всего одна яблоня, а у тебя целых восемь!

Я немного удивился, но сказал «спасибо». А хозяин продолжил:

– Помнишь это место, рядом с твоим будущим домом? Если ты заполнишь овраг, слой за слоем насыпая почву, и слегка припудришь ее «платной грязью», там поместится целый ряд деревьев. А когда они подрастут, мы привьем глазки с моей яблони.

Я осторожно положил конверт в сумку.

Домой вернулось еще несколько пацанов. Они умылись, сели за стол, и мы дружно принялись за жареных цыплят с картофельным пюре и консервированными помидорами и прочие блюда. Мама Шульц уселась рядом со мной и усиленно потчевала меня, сокрушаясь, что я слишком мало ем: в чем, мол, душа держится? Видит Бог, она была не права.

После обеда, пока отец беседовал с Папой Шульцем, я перезнакомился со всеми его отпрысками. Четырех из них я встречал на скаутских собраниях. Пятый, Иоганн-младший, парень лет двадцати – братья звали его «Йо», – работал в городе в конторе главного инженера. Хьюго и Питер, как выяснилось, были «волчатами», а Сэм и Вик – «следопытами», как и я. В женскую часть команды входили: младенец, ползавший по полу, Кэти и Анна, похожие друг на друга как две капли воды, но не близнецы, и Гретхен. Все они галдели хором. Тут меня окликнул отец: