Небесное созданье - [8]

Еще вчера он услаждал себя чаепитием на переходе от Куржавой избушки до Купеческой, а сейчас торопливо глотал из кружки обжигающий чай, не ощущая вкуса и не находя умиротворения. Он глядел на лицо девушки, видел легкий пушок на ее щеке, золотящийся от близкого огня, и его душу переполняло сострадание. Хотелось вскочить и, не теряя ни секунды, спешить вниз, в теплую благодать зимовья. Молодая красавица не должна уйти из жизни из-за его медлительности. Он себе этого никогда не простит.

Не допив и половины кружки, выплеснул остатки чая в костер, закидал снегом тлеющие головешки и взялся за конец кайка.

— Спасибо тебе, костерок. Спасибо тебе, кедр-батюшка. И помоги нам, Господи, — прошептал с мольбой, строгивая с места повозку. За спиной мягко зашуршал камус лыж по накатанной лыжне.

Вспомнился странный сон. «Отчего я так жалел, что нет сил подняться выше? Потому, что не мог спасти тех, из вертолета? Или оттого, что не так быстро, как хотелось бы, везу эту девушку? А может это намек на близкое будущее, пока самому мне неясное? Этого знать не дано, понимание придет, когда настанет срок. И не будем торопить ход жизни. Сейчас надо поскорее добраться до избушки. Только об этом и надо думать». Он шумно продул легкие и прибавил ходу, часто оглядываясь па повозку, бережно перетаскивая ее через колодины упавших деревьев и скальные выступы.

* * *

Уже по-вечернему засинели тени, когда Алексей, весь в куржаке, даже суконная куртка покрылась на груди и плечах белой шерстью, с трудом переставляя ватные ноги и запаленно дыша широко открытым ртом, увидел с последнего взгорка заснеженную шапку крыши Купеческой избушки. Теплая волна плеснула в душу, и даже слезы из глаз выжало: «Слава Богу, — дома».

Удивительная все-таки штука — таежная избушка. Шаришься целый день по глухим урочищам, месишь целинные снега, к вечеру так умаешься, едва ноги волочишь. Все лицо и шапка — в лохматой изморози, с бровей и бороды сосульки свисают. Ходьба уже не согревает, потому что к ночи наваливается мороз с ясного неба, и одолевает тоска. Кажется, сколько ни иди, вокруг будут только забеленные колючим снегом кедры, пихты, кусты чапыжника да скалы, и негде на ночь приклонить голову. И вдруг среди стылой тайги возникают темные бревна рукотворных стен с оконцем, и видишь крышу с жестяной трубой над нею, из которой скоро заструится в морозное небо горьковатый жилой дымок. И ведь заранее знаешь, что скоро доберешься до теплой зимовейки, а всякий раз удивляешься и радуешься ей как неожиданности.

— Здравствуй, любимая избушечка, — растроганно заговорил Алексей, выталкивая из горла вместе со словами клочья пара. — Вот я и вернулся. Да не один. Прими нас и обогрей.

Изможденно пошатываясь, уже почти ничего не видя перед собой от жуткой усталости, шагнул под навес, где хранились сухие дрова и провиант, настежь распахнул невысокую дверь и втащил в сумрачное нутро зимовья свою повозку. Следом заскочил и Дымок, но без хозяйского приглашения, а потому неуверенно. Алексей иногда пускал его в избушку, в сильные морозы, — так меньше уходит корму на питание и обогрев шкуры. Сейчас хозяину было не до него, а раз он промолчал, то Дымок юркнул под гостевые нары, и там затих, как мышка.

Избушка еще не выстыла, хранила тепло утренней топки. Он затворил дверь и засветил лампу. Потом, со всеми предосторожностями, перенес девушку на меховой спальник своих нар. Пощупал пульс и, облегченно вздохнув, засуетился по хозяйству. Разобрав нарты, все их слагаемые вынес под навес. Взяв ведро и каек, побежал на речку по воду. Прорубь затянуло льдом, раздолбил ее кайком и зачерпнул воды. Затопил печку, поставил на нее чайник и кастрюлю с водой для супа, и только после этого сел на гостевые нары перевести дух.

Есть не хотелось. После сильной усталости аппетит приходит не скоро. Вот напиться бы вдоволь! Организм обезводился — дорогой весь изошел потом. Однако ледяную воду пить опасно, придется подождать чая. Закурить бы сейчас, но и курить теперь в избушке — нельзя. Надо выходить с куревом на волю, пока у него гостья. Вот как у него все осложнилось. Но ничего, он потерпит. Долго она тут не пробудет. Распогодится, полетят поисковые вертолеты, найдут место катастрофы. Приземлятся на перевале, увидят его следы с волоком, придут в Купеческую. Девушку как-нибудь переправят в поселковую больницу. Но когда это будет? Он бы и сам смотался в поселок сообщить что и как, но это почти полный световой день пути только до лесовозной трассы. Там надо ждать попутный лесовоз с хлыстами, тащиться на нем полста километров до Иогача, а рано утром — назад таким же способом.

Как бы отвечая пришедшей в голову мысли, отрицательно помотал головой. Нет, на пару дней ее тут одну не оставишь в беспамятном состоянии. Придется, видно, сидеть в избушке, ухаживать за нею и ждать. Больше ему ничего не остается. О промысле уж и речи нет. На неделю, а то и больше на путики не выйдешь. Ну, разве что два-три часа в день удастся пошариться по ближайшим окрестностям и то, если с девицей все будет ладно. Впрочем, грешно об охоте горевать, ведь о молодой жизни вопрос стоит. Кстати, надо бы ее осмотреть. Может, переломы или еще что. Вон из какой мясорубки выбралась.