Не зяблик. Рассказ о себе в заметках и дополнениях - [19]

В этом закомплексованном желании прислониться к таланту – ключ ко всему теперешнему ажиотажу с Бродским-имперцем в любых его видах, включая и его «отрицательные» проявления вроде публичных рассуждений Дмитрия Быкова о том, что он-де всегда Бродского недолюбливал, ну а теперь Владимир Бондаренко со товарищи помогли ему разобраться – за что конкретно. (То есть, по сути, Быков признает, что бондаренковско-прилепинско-известинский взгляд точен, а анализ глубок, раз у него в связи с ним прямо глаза раскрылись.)

Талант – вещь невероятно обаятельная и сильная. Особенно сильная вещь – такой цепляющий, оказывающий прямое действие и при этом современный талант, как у Бродского. Возможность соотнестись с этим талантом (даже, например, в попытке его ниспровергнуть) – кажется – возвысит любое эго, наполнит смыслом любое построение. Так что даже то, что теперь называют идеей «русского мира», с Бродским на борту вроде бы должно выглядеть менее уныло и кликушески, чем в своем натуральном виде.

И точно так же талант – вещь непокорная, живущая по собственным правилам, не укладывающаяся в рамки доктрин. Бродский мог написать «На независимость Украины» и быть совершенным западником, писать рождественские стихи и резко негативно относиться к любому институализированному христианству, а более всего к православию, любить империю как «античную» идею – и ненавидеть имперские проявления своего отечества. В его поэтику все это укладывается без зазоров. В убогую концепцию сермяжного патриотизма не укладывается ничего из этого – даже его антиукраинской грубости там тесно.

Так что нечего твердить – он патриот, как мы, он имперец, как мы. Врете, подлецы: он и патриот, и имперец – не так, как вы, – иначе. И вашему «русскому миру» его не поймать.

У меня самой к Иосифу Бродскому отношение запутанное. То есть я безусловная поклонница его как поэта. «Натюрморт», «Осенний крик ястреба» – это, по-моему, одни из лучших стихотворений, написанных на русском языке. Я здесь не оригинальна, да. Так не всегда же быть оригинальной.
С Бродским-человеком сложнее. Ну, вот, для примера, такая история.
В 1992 году мы с моим тогдашним мужем приехали по стипендии в нью-йоркский Колумбийский университет, и через какое-то время я достала бумажку с телефоном, которую мне дал мой отец, и, собравшись с духом, позвонила Бродскому. Он принял нас очень радушно и сразу. Он и его жена Мария (одна из самых красивых женщин, которых я видела в жизни, – знаю, что я и здесь неоригинальна, ну и пусть) пригласили нас на ланч у них (тогда еще на Мортон-стрит), а потом весь день водили по Вилладжу и Сохо – поили в барах, кормили китайским и т. д. И почти все это время он говорил о своем прошлом, о своих «прошлых» друзьях – то есть о тех, кого я знала и любила, – говорил о них очень плохо, зло. Меня корежило, но я молчала, потому что это же был Он. Муж плелся сзади, требовал, чтоб ему показали СиБиДжиБи. Иосиф Александрович сказал, что понятия не имеет, что это такое, и продолжал свои речи.
Вечером мы сели в кафе, заказали кофе, а мой муж – виски. Отхлебнул, посмотрел на понурую меня, посмотрел на Бродского и сказал: «Ну вы сами-то, конечно, понимаете, что стихи Брюсова гораздо лучше ваших?!» Я никогда не забуду лицо Бродского в этот момент. И мне до сих пор стыдно. Хотя некоторое злорадство во мне сохранилось до сегодняшнего дня.
Брюсов, думаю, был выбран из-за двух первых букв. А поэт Бродский великий, и с этим ничего не поделаешь. Да ничего и не стоит делать.

«Бродский среди нас» Эллендеи Проффер Тисли

15.05.2015

Если б этой книжки не было, ее надо было бы выдумать. Но проблема в том, что выдумать, то есть написать так – без слезливого восторга и без злобной мстительности, без мелочного выяснения отношений ни с покойником, ни с живыми и в то же время с полным пониманием калибра и совершенной особенности своего «героя» – может очень мало кто. Когда же на место «героя» подставляешь конкретно Иосифа Бродского, положение становится и вовсе отчаянным.

Потому что определение «великий поэт» прикрепилось к нему теперь чуть ли не официально. И прислониться к этой славе, предъявить свое в ней участие, с одной стороны, невероятно заманчиво, а с другой – слишком уж он наш современник. Признать же своего современника (не говоря уж – своего знакомца) великим – дело не самое приятное.

Потому что его поэзия слишком многим доступна и допускает декламацию с завыванием и девичьи слезы. Да и вообще прямой и бесповоротный успех (в том числе – премиально-денежный) многим кажется неподобающим для истинного поэта. Так что в некоторых кругах любовь к Бродскому считается чуть ли не дурным тоном, а на место «главного поэта современности» выдвигают альтернативных кандидатов, которых будто бы затмила его шумная и, как утверждают, отчасти срежиссированная слава.

Потому что память о нем как о «человеке» слишком жива, так что знаменитые пушкинские слова о гении, который «мал и мерзок – не так, как вы, – иначе», в этом случае кажутся не совсем подходящими. Например, высокомерен и зависим от репутаций (в том смысле, что его отношение к человеку во многом определялось тем, каково было его место в западной интеллектуальной иерархии) Бродский был ну совсем как многие из тех «нас», кому удалось пробиться на Западе.