Не зяблик. Рассказ о себе в заметках и дополнениях - [14]

Отсутствие контекста, на которое так жалуется Игорь Вирабов, говоря о напраслине, возводимой на советскую власть (в то время как Америке, по его словам, все такое же сходит с рук), практически всегда оборачивается ложью – и ею в итоге пронизана вся эта книга, – но иногда обращается прямой подлостью.

«Никак не объяснить парадоксов семидесятых. <…> Глушили вражеские радиостанции – но любой мало-мальский диссидент отлично знал: его не заглушить. И счастье диссидентское было – вечеринки в американском посольстве, знак избранности, мода, отчасти бравада. И ритуал уже сложился: обращаешься с каким-то диссидентским протестом к дуболомным властям – и, не дожидаясь ответа, тут же передаешь за кордон через своих людей, как тебя здесь третируют, на те же радиостанции, которые глушили».

Я, кстати, ничего не знала про вечеринки с участием диссидентов в американском посольстве в семидесятые, но стала выяснять и поняла – действительно были. Но без всяких выяснений я знала: Анатолий Марченко, Юрий Галансков, Александр Гинзбург, Габриэль Суперфин, Сергей Ковалев, Андрей Амальрик, Семен Глузман, Татьяна Осипова – они и многие другие диссиденты сидели в эти семидесятые за свои убеждения и за лучшее, как они считали, будущее своей страны в самой настоящей тюрьме или лагере, а некоторые прямо там и умерли. И изображать диссидентство как тусовки в американском посольстве и безопасные и тщеславные игры с неповоротливой и ни на что не способной властью – это самая настоящая подлость и есть.

И вот тут хочется спросить. Ну автор, который все это написал, – он такой. Каждый пишет, как он дышит, – это еще во времена Андрея Вознесенского заметили. Но этот опус – он внесен в короткий список премии «Большая книга», а туда тексты отбирают эксперты, литературоведы и критики, вроде бы ценящие слово и много чего на своем веку прочитавшие. И эту общую ложь, и эту конкретную подлость, приправленную «крепдешиновыми небесами» и убойными по силе ума соображениями, типа того, что «философ Ханна Арендт положила жизнь на то, чтобы как-то подретушировать хвост нацистского прошлого, тянувшийся за ее возлюбленным Хайдеггером, и поэтому придумала приравнять Советский Союз к гитлеровской Германии», вот это вот все они туда выдвинули – зачем? Отбирая этот текст в число лучших вышедших в России за год, они хотели сказать – что? Хотели ведь они что-то сказать, иначе просто идиотизм получается.

Хотя, может быть, они хотели сказать как раз то, что сказалось, – и это и есть диагноз состояния умов и писательства в нашей стране. А я экспертов «Большой книги» просто недооцениваю.

Вообще, вот эта подлость в оценке диссидентского движения – стремление выставить его выгодным для участников и пошловатым мероприятием – свойственна не только открытым антизападникам и страдальцам по «стране, которую мы потеряли» (более точной будет формулировка: «страны, которую нам потеряли»), но и вполне вроде бы прогрессивным и молодым людям. В 2011 году в связи с книжкой одного молодого писателя я написала об этой социальной моде – высокомерно, иронически и даже неприязненно относиться к диссидентскому движению и диссидентам вообще. Эта статья вызвала такой живой и разнообразный отклик, что мои коллеги, делавшие сайт Openspace (теперь они же делают портал Colta.ru), решили устроить по этому поводу обсуждение, что-то вроде круглого стола. Сейчас я снова прочитала расшифровку, и, кажется, ближе всего (с легкой поправкой на реальность четырехлетней давности) к ответу на вопрос «Чем всем досадили диссиденты?» подошел поэт и критик Станислав Львовский. Одно из самых распространенных соображений про теперешнюю российскую интеллигенцию, ну или тот слой, который условно можно назвать «думающим», сказал он, это то, что нет одного «большого нарратива», который ее объединяет. Но на самом деле эта объединяющая всех идея присутствует. «Этот большой нарратив называется, если выбирать самое простое и близко лежащее слово, цинизмом. Он носит массовый характер, но не направляется, как прежние идеологии, из единого центра. Однако он означает такое состояние общества, при котором любая искренняя деятельность – вспомним о страстности, которой характеризуется диссидентское движение 70-х, – так вот, любая деятельность подобного рода подвергается сомнению; любая искренность, любое утверждение о том, что некто делает нечто по убеждениям, тоже подвергается сомнению. Общий консенсус, частью которого является консенсус относительно диссидентского движения 70-х годов, состоит в том, что никакого искреннего политического или искреннего общественного поступка или высказывания просто не может существовать. Либо пиар, либо это проплачено вашингтонским обкомом, либо человек просто полный идиот. Не может быть ситуации, при которой кто-то идет в политику – или не в политику, а в правозащитное/гражданское движение – по моральной причине. Я извиняюсь за употребление слова „моральный“, – и это важно, что мне приходится извиняться».
Очень точно.
Вот заметка, которая стала причиной для этого разговора.

Роман Всеволода Бенигсена «ВИТЧ»