Не заплывайте за горизонт, или Материалы к жизнеописанию одного компромиста - [38]

АЛЕКСАНДР. Друг мой Анатолий, заметь, что египтянин назвал бы в числе гражданских обязанностей также и поклонение кровожадным крокодилам или безобразным обезьянам - если бы, конечно, он, выросший под гнетом деспотии, мог иметь представление о гражданских обязанностях.

ФИЛОН. Ну, возможно, такое представление только и появляется под гнетом деспотии. Или под игом. Или, на худой конец, под ярмом.

КВИНТ. В самом деле, друг мой Филон, думаю, ты бы не возражал поселиться в уютном уединенном коттедже, если бы тебе была гарантирована возможность пользоваться всеми достижениями развитой цивилизации.

АНАТОЛИЙ. Да, Квинт, именно о невозможных вещах собирался ты сегодня говорить, и вижу я, что свой обет ты исполнил.

АЛЕКСАНДР. Иными словами, ты полагаешь, что на сегодня довольно? Но ведь у нас еще осталось вино!

ФИЛОН. Нет, Квинт, я покамест не собираюсь прерывать нашу беседу, но ведь как-то странно получается: все это громадное множество людей (модели моделями, но по-моему, разумно предположить, что народонаселение будет ко временам второй технократии много больше, чем даже сейчас) будет рассеяно по планете без малейшего стимула к объединению усилий?

АЛЕКСАНДР. Едва ли, друг мой Анатолий, не случится так, что к тому времени, - времени воистину баснословному, ибо сейчас ты возразишь мне, что так не бывает и быть не может, - людей в мире будет не намного больше, чем сейчас.

АНАТОЛИЙ. Ну что же, Александр, это будет как раз то, что называется олигархией, не так ли?

КВИНТ. Да, если строго придерживаться этимологии, то название как раз отражает суть дела. Но я, собственно, имел в виду другое.

АНАТОЛИЙ. Но что именно?

АЛЕКСАНДР. Представь себе, любезный Анатолий, что воистину всякий, кто попадается тебе на глаза - Марон, а каждый второй - Гомер, ибо, полагаю, согласишься ты отдать Гомеру первенство, если не как лучшему, то как старейшему и как учителю. Не проклянут ли эти бесчисленные поэты день и час своего рождения, если будут знать, что никто не удосужится послушать их песни? А если и будут в таком поистине ужасном мире знаменитые поэты, то их слава как раз и будет даром Тихи, своенравно пренебрегшей многими другими, равными избранным счастливцам.

АНАТОЛИЙ. Остается благодарить богов, что не доживу я до этого, ибо мне, право же, приятнее быть поэтом и принимать восхваления сограждан, нежели томиться в безвестности и нищете.

АЛЕКСАНДР. Не грозит тебе, друг мой Анатолий, никакая нищета даже сейчас, и уж подавно не будет грозить под игом второй технократии, поскольку твой декстра-латератор не только накормит и оденет тебя, но сможет даже и покорно тебя выслушивать, когда ты станешь читать ему затхлые трагедии, коверкая слова своим изнеженным выговором.

КВИНТ. Вот тебе, Филон, новое противоречие: ради свободы самовыражения придется ограничить свободу размножения.

ФИЛОН. Ну и что? Противоречие-то у нас не простое, а диалектическое. Впрочем, учитывая, что плотность населения в таком случае резко понизится, мы вынуждены предположить, что средства массовой коммуникации достигнут уровня, далеко превосходящего представимый на современном этапе развития технологии.

АЛЕКСАНДР. И в самом деле, Анатолий, представь себе, что огромное множество людей устремится со всего мира в театр смотреть твою трагедию или в Рим, когда в этом великом городе, пусть даже и будет он пустовать в обычное время, начнутся очередные гладиаторские игры. Ведь сколь бы ни были быстроходны их колесницы или сверкающие треножники (хотя с трудом я себе представляю, как можно бегать на трех ногах), все равно в воротах и на улицах будут они сталкиваться с громом, подобным звону меча о щит.

АНАТОЛИЙ. Клянусь Зевсом, друг мой Александр, никто из свободных людей не пойдет в гладиаторы, если не будет его понуждать к этому бедность.

КВИНТ. Почему бы и нет? В конце концов, спокойная, свободная, лишенная опасностей жизнь может и наскучить - если, разумеется, человек по натуре авантюрист. А это, пожалуй, самый простой способ подвергаться опасности, не нарушая покой тех, кто этого не желает.

ФИЛОН. Ладно, ребята, ну их в болото, этих гладиаторов! Может, это и проблема, но решать ее не нам. А транспортные потоки, вероятно, будут более регулярны, и, боюсь, получится это почти автоматически, без утеснения свободы, Квинт.

АНАТОЛИЙ. Но чем же будут заняты эти олигархи, кроме гладиаторских боев, если даже поэзия, пускай прекраснейшая, не сможет, как ты мне довольно убедительно рассказал, найти иного слушателя, кроме сверкающих, но безмозглых аппаратов с чудным названием? По какому пути устремится тогда людское честолюбие? Ведь едва ли тебе, выросшему в нашей могущественной, но миролюбивой империи, захочется придумать для свободных людей истребительные войны.

КВИНТ. Поскольку технология развивается в нашей модели не вполне равномерно, возможно предположить, что какая-то группа будет обладать большим потенциалом, чем ее соперники. С другой стороны, начиная с некоторого этапа, она должна будет считаться с опасностью в случае вооруженного конфликта растерять весь свой потенциал - и не только технику, но, увы, и живую силу.