Не заплывайте за горизонт, или Материалы к жизнеописанию одного компромиста - [18]

- Так чем же это ты занят, мастер? Таким кощунственным?

Мастер молчал, потому что бежать было уже поздно, а оправдываться он не мог: он оставался пока еще свободным человеком, не оправдывающимся даже перед царями.

- Да вот улететь от тебя собираемся, великий царь. Знаешь, вот как птички летают...

Царь посмотрел на говорившего, улыбнулся (несмышленый ребенок, какой с него спрос). Посмотрел на мастера, и мастер почувствовал, что от свободного человека почти ничего уже не осталось, что надо сейчас же рубить канаты, если он хочет сохранить хоть крохотный кусочек свободы, которая, безусловно, есть высшее благо... И не было сил рубить канаты.

- Так что же, мастер, эта штука в самом деле летает?

Двое ответили почти одновременно.

- А ты что, не видишь, что ли?

- Она должна подняться над землей, великий царь...

- Помолчи, мальчик, - приказал царь; в голосе его не было злобы.

Злобы не было в его голосе, но мастер сразу же признал за ним право приказывать, повелевать, затыкать глотки и отрезать языки.

- Я долго размышлял, великий царь, - смиренно сказал он, - и мне кажется, что этот... аппарат поднимется на высоту, быть может, сотен локтей.

- Забавная игрушка, мастер. Но неужели ты надеешься бежать с острова? Согласен, придумал ты неплохо...

- Это я придумал!

- Помолчи, пожалуйста, - сказал мастер.

Да, парень был прав: только он один и мог выдумать такое. Мастер знал это, но ему не было стыдно, ибо настоящий мастер должен делать прекрасные вещи, вызывающие восхищение. А это - это не было прекрасно.

- Тебе не уйти с острова живым, мастер.

- Эх, и воображала же ты, великий царь!

- Помолчи, мальчик. Ты нанес мне оскорбление, и я прощаю тебя лишь потому, что ты глуп и молод. Ты же знаешь мой флот, мастер...

Он кивнул: он отлично знал, что такое флот, подвластный великому царю, парусный флот, стремящийся по волнам со скоростью ветра.

- Это его работа, царь! И ты боишься...

- Замолчи!

- Не кричи на мальчика, мастер, - сказал великий царь. - Мальчик молод и глуп, а дерзить он, должно быть, научился от тебя.

Взгляд царя был страшен, и мастер понял, что расплата за дерзость будет не менее страшной. Спутник его стоял, поигрывая веревкой.

- Ты знаешь свои дела, мастер, и я тоже их знаю. Поэтому ты и боишься меня.

- Да, великий царь, - сказал он, - я знаю свои дела. Я нашел, как куском простого полотна поймать ветер, и твой флот с тех пор не знает поражений.

Он боится меня, я боюсь его, и весь мир боится длинных узких кораблей с белыми крыльями на мачтах. Крылья... С этого-то все и началось.

- Дальше!

- Я построил тебе дворец, великолепием своим далеко превзошедший все, что когда-либо существовало.

- Дальше!

- Я построил Лабиринт, из которого никто еще не вышел живым.

- Верно, - улыбнулся царь, - ты сам едва там не остался. Дальше!

- Он принес тебе инструменты, которые стоят дороже любого царства!

- Помолчи, мальчик, - сказал царь с той же улыбкой. - Помолчи и послушай. Что ты сделал, мастер, перед постройкой Лабиринта?

Царь по-прежнему улыбался, но улыбка была какая-то перекореженная. Он ужасен, как разъяренный лев, подумал почему-то мастер.

- Молчи! Он не смеет тебя допрашивать: ты ему в отцы годишься!

- В отцы он годится тебе, мальчик... Так ты ведь у нас не ваятель, мастер, ты у нас математик, зодчий, а еще этот... Ну, как оно называется? А, да, техник, технолог... Хитрец-искусник, не так ли?

Мастер молчал: он понял, давно уже понял, о чем будет речь, но он не видел за собой вины. Царица может приказывать тому, кто готов покорно служить царю.

- И все-таки однажды ты изваял! Ведь верно, мастер?

- Он никогда не был скульптором!

- Был, мальчик.

Царь теперь еще больше напоминал разъяренного льва, и мастеру показалось даже, что он видит длинный хвост, со свистом рассекающий воздух и царственно обвивающийся вокруг царственных чресел - или это свистела веревка?

- Он был скульптором, и он изваял, - длинная, хорошо рассчитанная пауза. Корову он изваял, мальчик, деревянную корову. Впрочем, ваятель из него никакой, и обмануть он сумел только быка...

- Это правда?

Он кивнул: как говорят, на то была воля богов, а ведь нельзя не подчиниться воле богов! Или воле царицы, или воле царя.

- Да, - сказал он, - это правда.

Хвост в последний раз рассек воздух - или кусок веревки? Сколько было витков, подумал почему-то мастер. Ему казалось важным знать это.

- Значит, это правда. Старый отче, старый искусник, не дай мне сбиться с пути, вразуми меня... Руби канаты!!!

Тень ушла куда-то вбок, и мастер понял, что уродливый пузырь, надутый невесть чем, поднялся на высоту, быть может, сотен локтей. Оттуда его уже не могло быть слышно, и он ответил великому царю - ответил чужими словами. Это были не его слова, но он все-таки сказал их, потому что в руке его был нож, которым можно рубить канаты.

- А самая главная правда, о великий царь, в том, что деревянная корова единственное, что я сделал для тебя. Во всем мире суда ходят под парусами, во всем мире знают, что такое топор и бурав, но корова принадлежит тебе и только тебе. И последний подарок - от него, - мастер показал вверх. - Это называется "пила", и это тоже не принадлежит тебе.