Не все то золото - [3]

Я опираюсь ладонями на столик и продолжаю стоять спиной к Анейрину. Я знаю, о чем он спросит, равно как знаю, что за этим последует. Это никогда не меняется.

Он приближается ко мне, я чувствую его тепло спиной и напрягаюсь. Он касается моего плеча и осторожно кладет на него ладонь. Я стараюсь не дернуться от его прикосновения.

— Кайнан, — тихо произносит он, — ты не расскажешь мне об этом?

— Нет. — Он убирает руку. Я чувствую, что ему больно, и мне хочется, чтобы это не задевало меня так сильно. — Я не могу.

— Но почему?

Я поворачиваюсь к нему лицом. Его кожа отливает золотом в свете лампы, как и в день нашей первой встречи.

— Ты решишь, что я сумасшедший.

— Из-за снов? — Он сводит брови и поднимает руку, словно отмахиваясь. Хотелось бы и мне отмахнуться от них так легко. — Они ничего не значат.

— Мне снятся монстры, — шепчу я. Я ненавижу себя за слова, которые оттолкнут его, но ничего не могу с собой поделать. Я не могу лгать ему. И не солгу, даже если из-за правды он покинет меня.

Он медленно поднимает взгляд, я вижу в нем не то, чего ожидал. Нет ни презрения, ни подозрений в сумасшествии. В его глазах настороженность, но не более того. Я сталкивался и с худшей реакцией. Я вдыхаю и медленно начинаю говорить.

— Я едва знал свою семью. — Рассказывая, я не могу смотреть на него. Если настороженность сменится презрением, я не хочу этого видеть. — Когда они погибли, я был маленьким, но я помню, что у меня была сестра, и что моя мама была очень красивой. — Я обхватываю себя напряженными от боли руками. — И всё же, они снятся мне всю жизнь. То, как они умирают. Это всегда начинается одинаково, с криков моей сестры. Мы делим одну постель на двоих, и я тянусь к ней, чтобы успокоить, но ее нет. Он кричит снова и зовет маму, а я понимаю, что ее схватила гурах-а-рибан[4]. Она кричит, и я бегу по дому, пытаясь ее найти, но не нахожу нигде. Крики ужасны, но когда она замолкает, становится только хуже.

Я закрываю глаза и дрожу, не в силах сдерживаться. Анейрин тянется ко мне, но я уклоняюсь.

— Я нахожу гурах, но уже слишком поздно, моя семья лежит у ее ног. Она улыбается мне, и это жутко. У нее на губах их кровь. Снова звучит крик, теперь уже мой, потому что она гонится за мной, и я знаю, что она убьет и меня тоже. Но я всегда просыпаюсь до того, как ей это удается. А когда просыпаюсь, мне хочется, чтобы она всё-таки успела.

Когда я заканчиваю рассказ, между нами повисает тишина. Я не в силах поднять взгляд на Анейрина; я боюсь того, что могу увидеть. Я жду, что он осудит меня, но он молчит, и я не могу решить, плохо это или хорошо.

Когда он заговаривает, то произносит только:

— Это всего лишь сон, Кайнан.

Я упрямо мотаю головой. Волосы у меня влажные, и они липнут к моим щекам. Наверное, я выгляжу совсем как сумасшедший, каким меня все считают.

— Это  правда, — настаиваю я. Анейрин отступает от пылкости моих слов. — Я точно знаю это. Из-за этого все считают меня безумным, но я  знаю, Най.

Он берет меня за руку и тянет к кровати, хотя я сопротивляюсь на каждом шагу. Он толкает меня, чтобы я сел на постель, и обвивает руками за талию.

— Расскажи мне о гурах, — говорит он.

Я подозреваю, что так он хочет ублажить мои капризы. Я почти ненавижу его за это, но я слишком долго не мог никому рассказать об этом. Может он только притворяется, что верит мне, но я согласен и на это.

— Она ужасна, — говорю я ему, — у нее бледная и просвечивающая, словно лед, кожа, а в глазах горит ярость. Ее одежда изодрана в клочья, а сама она покрыта кровью. Не только моей семьи, но и старой, подсохшей кровью других, к кому она приходила. Их много. Очень много.

Я вздрагиваю от мыслей, когда вспоминаю спекшуюся кровь на ее лице, которая трескается и падает кусками, когда она улыбается мне. Я снова чувствую себя ребенком в сиротском приюте Кардиганшира[5]. Я пытаюсь не расплакаться и не показать Анейрину, как мне на самом деле плохо.

И все же он как-то это понимает. Он перекладывает руки с талии мне на плечи и поворачивает меня лицом к себе. Я смотрю ему в глаза и вижу в них печаль и сочувствие, и еще много всего другого, но только не то, что он считает меня сумасшедшим. И я опять чувствую себя ребенком и прижимаюсь к нему, не сдерживая слез от боли, горя и страха.

Он обнимает меня и гладит по спине. Слезы всё льются и льются, но он не вздыхает, он не проявляет никакого нетерпения из-за того, что я потерял самообладание. Я держал всё в себе с детства и запомнил, что это слабость, которая не принесет мне ничего, кроме осуждения. В приюте терпеть не могли слез. Я понимаю, что Анейрину надоел этот поток слез, но не могу остановиться.

В конечном счете, он тихо вздыхает, поднимает мою голову со своего плеча и прижимается своими губами к моим. Я не в силах думать ни о чем, кроме предлагаемого им утешения. Я вцепляюсь в его волосы и отчаянно целую его.

Это не то, чего я ожидал, но это все, что мне нужно. Тепло, ласка и нежность. Анейрин осторожно скользит ладонями по моим волосам. Он держится не так сильно, как я, и я пытаюсь ослабить хватку, но не могу не цепляться за него. Он успокаивает и утешает – и руками, и губами. Он скользит в глубину моего рта, словно там ему самое место, и я принимаю его. Его язык, податливый и проворный, переплетается с моим. Это словно танец, столь же волнующе.