Не все то золото - [10]

— Я знаю тебя лучше, Кайнан. И тебе стоило бы знать меня куда лучше.

Я горько смеюсь:

— Мне казалось, что я знаю своих друзей и родственников, а они попытались запереть меня в сумасшедший дом. — Мне разом покидают все силы, и я опускаюсь на край кровати. Теперь на лице Анейрина написана тревога, что, на мой взгляд, куда лучше злости. — Ты разве не задавался вопросом, почему валлиец оказался именно во Франции? Из-за них. Неважно, что они думают обо мне, пока среди них не нашлось безумца, который мог бы поехать за мной на этот берег Ла-Манша, чтобы забрать домой и запереть в психушке.

Анейрин смотрит на меня внимательно, словно ждет, что я начну нести сумасшедший бред.

— Нам всем есть от чего убегать, Кайнан. Если валлиец во Франции – это странно, полагаю, ты думаешь обо мне то же самое.

Я одаряю его грустной улыбкой:

— Куда правильнее задаться вопросом, почему человек с шотландским акцентом, знающий гэльский, взял себе валлийское имя. Ты же не из Уэльса.

Я не спрашиваю, а утверждаю, и он не пытается притвориться, что это прозвучало как вопрос.

— Нет, хоть я и жил там какое-то время, — признается он, опускаясь в кресло у окна. — Да, я из Шотландии, но я давно не бывал там, и не имею ни малейшего желания возвращаться. При рождении меня нарекли другим именем, но Анейрин... — Он опускает взгляд себе на колени и очень тихо произносит: — Я думаю, оно мне подходит.

— А как тебя зовут на самом деле? — не подумав, спрашиваю я, и тут же накрываю рот ладонями, ожидая его гнева.

Но он не злится, и я понимаю, насколько близки мы стали. Еще несколько недель назад я бы спокойно перенес мучительную тишину вместо ответа.

Он долго молчит, погрузившись в свои мысли, а потом, нахмурившись, говорит:

— Я бы предпочел, чтобы ты продолжал звать меня Анейрином, Кайнан.

— Как пожелаешь. Но я всё равно хотел бы знать.

— Зачем? — Он поднимает на меня глаза. В его взгляде я вижу и старую боль, и новую тоже. Мне бы хотелось знать, что могло ранить его так глубоко. Я наконец понимаю, что шрамы на спине – далеко не самая страшная его рана. — Это что-то изменит?

Я поднимаюсь на ноги и подхожу к нему. Он не двигается и смотрит на меня с таким выражением лица, словно ждет, что я его ударю. Я не знаю, когда он прекратил злиться и стал таким беззащитным, но я хочу вернуть ему силу. Я беру его лицо в ладони, склоняюсь к нему и прижимаюсь к его губам своими.

— Нет, — шепчу я, не отрываясь. — Это ничего не изменит.

Он закрывает глаза, но перед этим я успеваю заметить, как их заполняет облегчение. Он запускает пальцы в мои волосы.

— Логан, — произносит он так тихо, что я едва слышу.

Я отстраняюсь и, улыбаясь, провожу ладонью по его щеке.

— Не думаю, что хочу звать тебя Анейрином, — говорю я, и вижу по взгляду, что он отдаляется от меня, хотя не шевелит даже пальцем. Между нами встает стена, но я касаюсь его губ до того, как он окончательно отгораживается. — Пожалуй, я и дальше буду называть тебя Най.

На сей раз облегчение почти видимо и осязаемо, оно захлестывает нас обоих. Он снова привлекает меня к себе, и останавливается только, когда я, оседлав его бедра и опершись коленями, устраиваюсь в кресле так, что мы прижимаемся друг к другу грудью. Он затягивает меня в поцелуй – куда более страстный, чем предыдущий, – и я смутно отмечаю, что если мы продолжим так и дальше, придется перебираться на кровать. Но он гладит меня по спине, покусывает мою губу, так что мной овладевает желание, и мысль улетучивается под его напором.

Мы остаемся там же, где начали, и желание подняться с места возникнет у нас еще нескоро.

Най продолжает давать мне деньги – пригоршню тут, пару монет там. Думаю, он хочет, чтобы я не чувствовал себя зависимым, привязанным к нему, хотя мы оба знаем правду. Он говорит, что хочет, чтобы я мог позволить себе то, чего желаю. Я не говорю ему, что уже получил всё, о чем только мог мечтать.

Я откладываю деньги до тех пор, пока не набирается приличная сумма. Позже, как-то днем, когда Ная нет, я выскальзываю из комнаты, спрятав деньги за поясом, и гуляю по улицам города, пока не нахожу ювелирный магазин. Солнечные лучи проникают сквозь витрину и поблескивают на серебре и золоте, изумрудах, рубинах и сапфирах, которые отражают свет на стены, словно подкрашенное стекло.

Я рассматриваю товары, а лавочник не спускает с меня глаз. Я не оскорблен таким отношением, разве что на всякий случай держу руки за спиной. Наверное, он привык видеть в своем магазине аристократов и их жен, а уж никак не уличных сирот в потертых рубашках и с грязью под ногтями.

Большинство товаров ювелира вычурны и слишком дороги для меня. Я жадно разглядываю их, но стараюсь возле них не задерживаться. Я не могу позволить себе ни драгоценных, ни даже полудрагоценных камней. Найдя в уголке отдел с простыми изделиями из металлов, я подзываю продавца.

— Вот этот, — я указываю на незамысловатый золотой крестик на цепочке. — Сколько?

Он окидывает меня сомневающимся взглядом и называет цену. Я вытаскиваю нужную сумму из кошелька, кладу монеты на прилавок и вижу, как он удивляется.

Он спрашивает, хочу ли я надеть свою покупку сразу, но я качаю головой и прошу ее завернуть, что он и делает, и я прячу сверток в кошель.