Не всё - [6]

ОТ «ВИРТУОЗОВ» ДО «ВИРТУОЗОВ»

В нашей с Володей жизни тема «Виртуозов Москвы» очень важна, от нее никуда не уйдешь. Вообще, «камерный оркестр» для меня понятие абсолютно естественное. Все проблемы, через которые в свое время прошел мой отец, прекрасно мне знакомы. Проблемы человеческих взаимоотношений, отношений между руководителем и оркестрантами (в таком коллективе человеческий фактор очень важен), соотношение творческого и личного… Мне снова и снова вспоминается папа, больничная койка, последний разговор:

— Не смог пережить предательство, когда мне пришлось уйти из своего коллектива. Так случилось, что я проиграл.

Я ему тогда по глупости, по молодости ответила:

— Ты, наверное, не сумел правильно выстроить свои отношения с музыкантами, не умел держать дистанцию и поставить себя с самого начала. Посмотри, как общается с музыкантами Володя, как они на него молятся, какое у них единение человеческое и творческое.

Так мне тогда казалось, но это был 1985 год, «Виртуозы Москвы» существовали всего пять лет. Никогда не забуду папиного взгляда. Он посмотрел на меня, прищурив глаз:

— Сколько твой муж руководит камерным оркестром? Пять лет? Вот если ты мне на четырнадцатый год (а я руководил оркестром тринадцать лет) скажешь, что все по-прежнему, тогда я соглашусь, что, пожалуй, он нашел тот путь, которого я не видел и не знал.

Как часто вспоминала я эти слова! Оркестр «Виртуозы Москвы» был создан Володей как реализация его необыкновенной потребности иметь вокруг себя музыкантов-единомышленников. Володя, в принципе, человек очень одинокий. Он сказал мне в нашем первом телефонном разговоре:

— Знаете, Сатенька, я — одинокий волк.

Конечно, в этом была и доля позерства. С одной стороны, он очень общителен, умеет находить общий язык с людьми. С другой — действительно человек очень одинокий. У него мало друзей, которым он всецело доверяет. А с каждым годом круг сужается. У него даже нет необходимости иметь вокруг много людей: он общается с музыкой, ему важнее побыть наедине с книгой, с пластинкой, со скрипкой, со мной, наконец, со своими мыслями. Он утомляется от общения или, наоборот, часто чувствует в нем фальшивые, лишние пассажи. Однако в работе стремится избавиться от этого одиночества и собрать вокруг себя единомышленников. Этот эксперимент удался. Вначале Володя отправился в поездку с квартетом Бородина, который некоторое время был невыездным, чтобы поддержать их, сел на место первой скрипки. Потом пригласил пару коллег, и они музицировали в маленьком составе. К нему потянулись музыканты из первоклассных симфонических оркестров, которым было интересно музицировать для души. Репетировали в какой-то котельной в перерывах между основными концертами и репетициями. Для всех это была отдушина.

Заслуга первого состава «Виртуозов Москвы» была в том, что они привлекли небывалый по тем временам интерес публики к классической камерной музыке. В концертные залы вдруг повалили люди, до этого ни разу там не бывавшие, которые априори считали, что Баха, Шостаковича, Моцарта слушать скучно.

Все сложилось: они выступили на «Новогоднем огоньке», Спиваков вдруг стал играть музыку, которую вроде бы не пристало играть музыкантам, относящимся к элите, за что его многие критиковали и критикуют до сих пор. Его упрекали в популизме, в дурновкусии. (Знаю, что в какой-то момент Валентин Александрович Берлинский сказал, что его сединам не пристало играть то, что собирается исполнять Спиваков. Речь шла об обработках гениальнейшего музыканта Полторацкого, не признанного и никому не известного, слишком рано умершего. Нарекания вызывали и так называемые «мульки» — легкие произведения, которые хорошо слушались в «Новогоднем огоньке» между эстрадными номерами. Я в связи с этим часто вспоминаю фразу Жана Кокто: «То, в чем тебя упрекают другие, культивируй — в этом твоя индивидуальность». Вопрос не в том, что делаешь, а в том — как. И легкая музыка может быть изумительной, и серьезная может быть непотребной. А создавались программы «Виртуозов», безусловно, со вкусом. И те, кто упрекал Спивакова в популизме, со временем стали делать то же самое, только в сто раз хуже — с шампанским и польками-вальсами, аккомпанирующими ужину. Но все равно непревзойденным шоуменом, «королем танцмейстеров», как пишут некоторые критики, в этой области остается мой муж.)

Тем не менее, использовав легкую музыку как приманку, он поймал на крючок публику, которая раньше вовсе не слушала классическую музыку. Они шли на концерты, поддавшись его харизме, обаянию, энергетике его личности. Иногда в надежде, что в финале концерта им, может быть, сыграют «Сувенир» Полторацкого. Но перед этим они слушали Баха, Вивальди, Шнитке, Стравинского. Репертуар у «Виртуозов Москвы» был чрезвычайно широким.

Молодой пианист Александр Гиндин, работающий с моим мужем, сказал мне недавно:

— Странно, Спиваков до сих пор такой романтик.

Действительно, он романтик, и это в нем непоколебимо. Он проповедовал в оркестре лицейское братство. И до 1988–1989 годов оно сохранялось, что сразу отметили на Западе. До такого эталонного качества исполнения, сыгранности, идеального вкуса, интонирования и отточенности никто так и не возвысился. Многие годы они были лучшими представителями российского искусства, пока интерес к России сохранялся на волне международного успеха Михаила Горбачева.