Не всё - [40]

— Ты им скажи, пожалуйста. Я этого никогда не делаю, но ты скажи, что обо мне написано в сегодняшнем номере «Фигаро». А я пока сяду.

Они страшно засуетились — пришел большой клиент. Мы вышли с огромной сумкой. Майя взяла все предложенные кремы Эсте Лаудер. Меня тронуло, что эта женщина, которая, по идее, может позволить себе все, что душа пожелает, смутившись, предупредила меня:

— Ни слова мужикам о том, сколько все это стоило. Договорились?

Вернулись домой довольные, она попросила меня подписать на коробках по-русски, что когда мазать — утром, вечером, под грим, смывать и так далее. Наутро, обсуждая давешние покупки:

— Майя Михайловна, по-моему, мы все славно купили?

— Да, крем потрясающий.

— Вы думаете, они все-таки действуют?

И тут она сказала:

— Знаешь, лицо как газон. Бывает старый, но ухоженный, а бывает старый и неухоженный. Вот и думай, что лучше.

Она — богиня. Но в работе — ученица. Жалуется:

— Мне так неудобно в этом парике, да еще с золотой пудрой на лице.

Предлагаю:

— Скажите Бежару, что вам неудобно в парике, хотя пудра — очень эффектна.

— Чтобы я Бежару сказала, что ты, он же постановщик! Думаешь, сказать? А может, не надо? Пойдем к нему, переведешь? Но, с другой стороны, говорить Бежару, что мне что-то не нравится в его постановке, не могу. Не буду говорить.

Придя ко мне в тот вечер, мы славно поужинали: отбивные, салат, красное вино. Позвонил Родион: любовное объяснение на час, сетования на парик, жалобы, опять любовь. Майя, разговаривая, прилегла на мою кровать. Я отошла вымыть посуду, а когда вернулась, обнаружила, что она спит. Сложила ножки в ботиночках и спит. От самого сознания, что великая Плисецкая спит на моей кровати, подступили слезы. Я осторожно накрыла ее пледом. Потом она проснулась и говорит:

— Как мне твоя Танька нравится. Дай-ка я ей подарю свои пуанты.

И вытащила из сумки, а у нее всегда с собой куча ее балетных туфель, тапочки, в которых она танцевала «Чайку». И надписала их. Теперь они у нас в семье хранятся.

Ту неделю мы с ней не расставались. Я пошла с ней к Кардену. В молодости он, видимо, был страстно в нее влюблен. И вот мы сидим у него в ресторане, Карден осыпает Майю комплиментами: «Divine! Magnifique!» А она только улыбается:

— Что он мне сказал? Переведи!

Элегантность в ней потрясающая, врожденная. Что бы она ни надела — черный свитер и черные брюки, все будет хорошо.

— Зачем мне парикмахерская, я сама покрашу волосы.

В другой раз прихожу к ней в гостиницу, а у нее фотокорреспондент из «Фигаро» — молоденькая девочка в клеенчатых штанах, которая хочет снять ее в свитере с широкими рукавами в движении. Майя кружится, взмахивает руками, а та снимает. А Майя все кружится и, улыбаясь, говорит мне:

— Ты представляешь, как у нее жопа вспотела в этих штанах. Ну можно в таких ходить?

В один из вечеров Карден пригласил нас в «Максим». Майя обязательно хотела, чтобы я пошла с ней, поскольку приехал русский продюсер, который собирался снимать фильм о царе Федоре Иоанновиче, и ей хотели предложить роль царицы. И вот Майя после генеральной репетиции, быстро собравшись, как гимназистка, побежала со мной в «Максим». К счастью, Карден сразу раскусил, что эти «известные артисты» и «продюсеры» были обыкновенными русскими проходимцами. Но ужинать все-таки пришлось. Я не знала, как Майю оттуда увести, когда напившиеся продюсеры нависли над ней: «Пиши автограф: Петру Ивановичу». Она оказалась такой беззащитной.

К счастью, на другой день приехал Родион: приближалась премьера балета Бежара. Перед спектаклем она говорила:

— Конечно, там будет весь Париж. Всем же интересно посмотреть, что я в свои годы еще могу!

Когда надо сыграть звезду, тут Майе нет равных! Она входит и делает свой неповторимый жест!

А тот замечательный эпизод, когда Володя с ней танцевал на концерте в консерватории! Никто ни о чем не догадывался. Щедрин просто позвонил сказать, что они будут на концерте. И Володя поинтересовался, где они сидят. Их места оказались в шестом ряду. Когда он объявил бис — «Прогулку» Гершвина — и спрыгнул в партер, я перепугалась. Он любит иногда найти в зале знакомого и начать свою игру. Я этого жутко боюсь. (Однажды он пошутил со мной, так я чуть не лишилась сознания. Я сразу столбенею, становлюсь тупой, неостроумной. Мы как-то опаздывали на поезд, а он играл на бис польку Штрауса «Тик-так», в ней есть такая пауза, где как будто тикают часы. И вдруг в этой паузе Спиваков обращается ко мне со сцены: «Сатюш, уже пора? Мы что, опаздываем на поезд?») Когда он свернул в проход не в мою сторону, а направо, у меня от сердца отлегло, и я услышала, как он говорит: «Майечка, потанцуем?» Но как она нашлась! Встала, не спеша, царственно, поплыла и даже продирижировала финалом.

Она выходила на своем творческом вечере в Большом театре в платье от Кардена с зеленым поясом, которому, как она потом мне призналась не без гордости, тридцать лет. Представляете, тридцать лет в одном весе! Что меня в Майе покоряет — она живет в режиме балерины, оставаясь абсолютно нормальным человеком. Сказала мне как-то поразительную вещь:

— Я всю жизнь была лентяйкой, очень мало танцевала. Может быть, поэтому я себя и не износила. Молодые балерины затаскивают свое тело до изнеможения. Я не докручивала фуэте, ну и что? И балетов я могла станцевать гораздо больше. В молодости я себя страшно за это ругала.