Не всё - [33]

Ленинградские чиновники предлагали устроить аукцион из тех вещей, которые не являлись музейной ценностью — стилизованных драгоценностей, безделушек, то есть оценить их в комиссионном магазине и выставить на продажу. Тот, кому это дорого, пусть покупает. Но я отказалась покупать вещи Валентины Михайловны за ту цену, которую назначит комиссионный магазин. Кому досталась вся ее уникальная коллекция — неважно. Говорят, что все по описи сдано в хранилище.

Теперь, когда ее не стало, Петербург без Валентины для меня опустел. Я приезжаю и понимаю, что нет больше моей маленькой квартиры на Восстания.

Для меня так странно, что я больше не наберу ее телефон и не услышу:

— Доча, ты где, когда ты приедешь?

В последние годы она очень сдала, но по-прежнему держалась. Плохо видела, поэтому пудрила нос в три раза больше, чем надо, все равно оставаясь женщиной.

— Говорят, что жемчуг оживает на коже молодых девушек. Какая чушь. Посмотри, у меня за два месяца он уже сияет, — говорила она, встречая меня в ночной рубашке с ниткой жемчуга на шее.

Я так и вижу ее сидящей у стола красного дерева, раскладывающей свой пасьянс.

В последний раз, когда я позвонила ей, трубку поднял участковый, охранявший квартиру:

— Валентина Михайловна в больнице.

Я позвонила в больницу, она говорила очень слабым голосом. На вопрос, что ей привезти, ответила:

— Клубнику. — И добавила: — Со сливками.

Прощаясь в больнице, я понимала, что больше мы с ней не увидимся.

В Париже Валя жила у меня в комнате с белыми стенами. Мы вечерами, выпив красного вина, читали друг другу стихи. Причем у Вали была масса стихов собственного сочинения. Когда она уезжала, я проводила ее до машины, а потом, вернувшись, нашла на кухне записку с ее стихами:

Вы забыли, вы, верно, не помните,

Мы вчера еще были на «ты»,

В нашей маленькой беленькой комнате

Не боялись вдвоем темноты.

А теперь мне так скучно под золотом

Бесконечного яркого дня.

Мы на две половины расколоты:

Я без вас, но и вы без меня.

ПЕЧАЛЬНЫЕ СТРАНИЦЫ СВАДЬБА, КОТОРУЮ Я НЕ ПОМНЮ

Первое свидание мой будущий муж назначил мне 19 апреля у памятника Пушкину (Спиваков тоже не всегда оригинален). С тех пор мы всегда празднуем эту дату, а не день свадьбы, который не заслуживает того, чтобы заострять на нем внимание. Недавно вспомнили, что из тех, кто был на нашей свадьбе, кроме моей мамы и моей двоюродной сестры, осталось совсем немного друзей. Как говорят: «Иных уж нет, а те далече». С нами до сегодняшнего дня только Гриша и Аня Ковалевские. Моя двоюродная сестра Таня больше чем сестра, чем подруга. Мне повезло — нечасто люди имеют такую родную сестру, как моя Татьяна. С годами Танино присутствие стало мне необходимо, как воздух.

Даже моего папы на свадьбе не было. Мы с Володей решили пожениться срочно, я была на третьем месяце беременности Катей. До этого Спиваков все медлил. Он бы рад был жениться, но его мама считала, что артист должен быть свободен и вообще не родилась еще та, которая достойна ее гениального сына. В этом случае мама неоригинальна, и я была не первой в такой роли. Незадолго до своей смерти моя свекровь передала мне фотографии свадьбы Володи с первой женой. Раньше она мне боялась их показать, не зная, как я отреагирую. А мне они безумно дороги. На одной из них на обороте написано: «Вовочка женился в 20 лет в отсутствии родителей». Это весьма характерно.

На нашей свадьбе Володина мама все-таки присутствовала — не в загсе, а уже дома. Предложение Володя сделал мне по телефону: он позвонил из Сибири с гастролей, и я сказала ему, что в ГИТИСе у меня прошло предварительное распределение, на меня пришел запрос из Ереванского театра русской драмы, куда я и собиралась отправиться работать. Через два месяца я заканчивала институт, оставаться в Москве не могла из-за прописки. Я ненавидела это слово, так как одним из доводов людей, меня не принимавших, было то, что я, дескать, как каждая вторая провинциалка, любой ценой хочу выскочить замуж за москвича. А я не хотела, так как знала, что в Ереване, имея багаж московского театрального образования и четыре главные роли в кино, буду одной из первых актрис своего поколения. Я была уверена в себе, понимая, что в Армении у меня будет все: театр, телевидение и киностудия «Арменфильм».

— Никуда ты не поедешь. Ты останешься в Москве, я хочу, чтобы у нас была нормальная семья, — сказал Спиваков по телефону. — Детали обсудим.

Мы выбрали майский день, когда Володя оказался проездом в Москве. Мой папа был на гастролях в Югославии.

— Подумаешь, свадьба — это формальность. Приедет твой папа, мы все вместе посидим, — убеждал меня Володя.

Теперь уже я думаю, может, действительно свадьба — это формальность, особенно когда вслед за пышной свадьбой люди с годами отдаляются и нередко еще «пышнее» разводятся. Но теоретически, имея такую возможность, надеюсь «отыграться» на свадьбах своих дочерей. Чтобы было все как положено: кольца, фата, длинные платья. Разве что маршем Мендельсона могу пожертвовать.

Вообще свадьба наша получилась скомканная. Директор «Виртуозов Москвы» Роберт Бушков, в те годы руководивший всей творческой и личной жизнью Спивакова, имевший генеральную доверенность на все, в том числе на женитьбу и развод, сказал мне при подаче заявления: