Не всё - [13]

Первый и последний фестиваль в Марбейе все-таки состоялся в 1990 году, но из-за того, что не смогли создать инфраструктуру, он не смог подняться на должный уровень. На открытие — два концерта на плато — пришли все владельцы домов в Марбейе: Шон Коннери с женой, вдова Артура Рубинштейна, Гунилла фон Бисмарк, принцесса Ирана Сорайя. Помню, когда Володя заиграл «Времена года» Вивальди, поднялся дикий ветер, и организаторы концерта ползали, подбирая нотные страницы и прикрепляя их к пюпитрам чуть ли не бельевыми прищепками. Но все очень впечатляло — темная дорога, феноменальное освещение. На первый концерт приехал наш друг герцог Бадахос, болезнь его опять обострилась, и он только что прошел курс химиотерапии. Луис появился с доньей Пилар. Меньше чем за полгода он изменился так, что, казалось, прожил десять лет жизни. Постаревший, осунувшийся, исхудавший, почти лысый, он бросился ко мне и обнял.

— Даже если бы мне сказали, что я умру этой ночью, я не смог бы пропустить концерт твоего мужа сегодня вечером, — сказал он мне. — Пусть бы потом он сыграл надо мной, умершим, какую-нибудь серенаду.

На другой день мы пришли на официальную встречу с господином Аранго, в дом друзей Луиса, чтобы «добить» идею контракта. Эта комичная история стала мне уроком на всю жизнь. Я поняла, что в любой ситуации надо оставаться естественным — это самый главный показатель элегантности. Главное соответствовать ситуации. В Марбейе стояла жара — сорок градусов в тени. Я надела легкомысленное платье на бретельках, и мой муж пришел в ужас:

— Ты сошла с ума, ты что, пойдешь в таком декольте? Ты понимаешь, кто эти люди? Она — сестра короля! Немедленно надень чулки и что-то поприличнее.

Сам он надел по такому случаю галстук. Первое, что я увидела в доме друзей Луиса, — его самого, сидящего в тени в льняной рубашке и шортах, а потом, выйдя к бассейну, обнаружила там лежащих дам, среди которых — сестру короля донью Пилар в купальнике с толстым слоем крема на лице, мокрыми волосами, затянутыми в узел. При виде нас они радостно начали звать меня купаться с ними. Я поняла, как нелепо выгляжу, и начала злобно шипеть на Спивакова, который заставил меня переодеться.

Потом донья Пилар принесла сумку, наполненную вещицами, завернутыми в бумагу. Оказалось, они с Луисом утром гуляли по броканту и решили купить мне подарок. Этот подарок путешествует со мною всюду — туалетный набор из старинного фарфора: маленький подносик, два подсвечника и две коробочки бледно-зеленые и розовые цветы на белом фоне.

Накануне нашего решающего разговора с доном Аранго одна дама преподала мне урок: нельзя ходить на встречу в темных очках, поскольку человек, с которым ты общаешься, должен видеть твои глаза. Это при испанском-то солнце. Мы с ним долго потом смеялись. От дона Аранго зависело будущее всего оркестра, не только мое. Я, запуганная, увидела человека, глаза которого излучали юмор. Он сам себя называл «мачо мексикано», не пропускал ни одной красивой женщины, на дух не принимал классической музыки, обладал одной из самых полных коллекций живописи XX века. Я сказала ему много времени спустя:

— Мне запретили надевать темные очки, а ты сидел в поло «Лакост» и плевал на то, что я слепла.

Он галантно отвечал:

— Конечно, если бы ты была в очках, я бы еще подумал, давать ли деньги вашему оркестру, но, увидев твои глаза, сразу понял, что я пропал.

— Почему ты все-таки дал деньги на оркестр, ты же не понимал классической музыки?

— Для меня классическая музыка всегда была как недостижимая женщина, которую даже в мечтах не можешь завоевать.

Когда условия контракта были обговорены окончательно, выезжать в Испанию собрались не только «Виртуозы Москвы», но и члены их семей. Под это дело многие прихватили братьев и сестер, детей от первого брака, свекровей, близких и дальних родственников, а кое-кто и домашних животных. Наш директор Роберт Бушков говорил, что по звонку из королевского дома испанское консульство в Москве молниеносно ставило резидентские визы в сотни паспортов. В 1990 году! Самолет людей! Три автобуса! В оркестре было двадцать восемь человек, каждый вывез в среднем по пять членов семьи. Володя посмотрел на выгружающееся из автобусов «племя» и спросил:

— А это кто?

Те, кто остались жить в Испании, наверное, сейчас не хотят вспоминать, благодаря кому и как они оказались там. Ведь Астурии в тот момент мы были не нужны. Потом уже ситуация изменилась.

Спустя год Луис выдавал дочь замуж. Он уже был вынужден носить парик:

— У меня голова как колено.

Когда он уже не мог прийти на концерт, Володя с квартетом сыграли для него камерный домашний концерт. Он держался, так как не мог умереть, пока не поведет к алтарю свою дочь. В день свадьбы Луис надел парадный наряд с лентой через плечо и был необыкновенно красив на церемонии бракосочетания своей дочери. Спустя два месяца он умер.

По испанскому обычаю человека сначала хоронят, потом спустя какое-то время устраивают поминальную мессу, во время которой играет орган. Донья Пилар решила нарушить протокол.

— Мой муж хотел, чтобы на его поминальной мессе играл Спиваков, — сказала она.