Не верь зеркалам - [8]

– Профессия такая, – говорит Танька. – Она же по делу ездит, а не так просто… Значит, послали.

– А где же ты обедаешь, когда бабушки нет?

– В школьном буфете.

– Моя ты рыбочка!

– У нас хороший буфет. Можно взять яйца крутые или сосиски с пюре. Только борщ невкусный. Я вместо борща лимонад беру. Два стакана.

– Так-так, – приговаривает бабушка, глядя на Таньку светлыми, непонятными глазами. – А батька где обедает?

– На заводе. Там у них столовая.

– Тоже лимонад пьет? И нравится ему такая жизнь, твоему батьке? Наверно, нравится. Другой бы давно вас кинул, и тебя и матку твою…

Танька внутри вся сжимается. Так и хочется сказать: «Это мы от папы уходим к тете Людмиле». Но Танька уже не маленькая. Она даже обиделась, когда мама, уезжая в Усть-Лабинскую, отозвала ее и сказала:

– Если бабушка спросит, как мы с папой живем, скажи «хорошо». Мы ведь и в самом деле живем хорошо, правда?

– Правда, – сказала Танька. Она сердилась на нее за этот разговор. Неужели Танька такая дурочка? Станет рассказывать бабушке. – Только больше я к тете Людмиле не пойду, – строго сказала Танька маме. – Так и знай. Если захочешь опять убежать, беги одна. Я останусь с папой.

– Ладно, – сказала мама. – Договорились…

Они друзья, а друзей не выдают.

– Мы живем хорошо, – говорит Танька, кладя ложку. – Не хуже людей. – Она где-то слышала это выражение, и оно ей понравилось. – Папа нас любит, и мы его тоже…

– Так-так, – приговаривает бабушка. – И не спорите никогда?

– Нет.

– Ну и слава богу!

Танька вырывается наконец на волю, во двор. Здесь солнце и ветер. Ах, какой ветер! Он пахнет морем. Если б не горы, Танька бы увидела море. Она глазастая. Но море скрыто за горами, и только ветер, перевалив через них, приносит сюда его солоноватый запах. Каждым листочком звенят на ветру тополя. Хлопают листы жести на крыше. Но всего интереснее наблюдать за бельем, что сушится на веревке, протянутой через двор. Ветер раздувает детские платьица, как будто в танце. А рукава мужских рубах наливаются ветром; как мускулами. Вчера Сашка Петров из первого подъезда показывал ей свои мускулы, а она ему свои. Конечно, у Сашки мускулы больше. Во-первых, он в шестом классе, и, во-вторых, он мальчик. Кроме того, он занимается в спортивной школе, и ему ничего не стоит перевернуться на турнике подряд два раза. Турник во дворе есть. А рядом качели. Обычно они с Сашкой беседуют так: Сашка болтается на турнике, а Танька качается на качелях. И сейчас Танька раскачивается на качелях и поет на манер Робертино Лоретти:

– Шамай-ка! Шама-а-ай-ка!

Шамайка – это такая рыба. Есть рыбец, и есть шамайка. К приезду бабушки папа достал шамайку, и мама его даже поцеловала за это.

– Шамай-ка! – поет Танька, все выше подлетая на качелях. – Шама-а-айка!

Хорошо, когда солнце и ветер! И море за горами, пусть даже его не видно. Главное, знать, что оно есть.

– Шамай-ка! – поет Танька и поглядывает на Сашки-ны окна – он живет на третьем этаже. – Шама-а-айка!..

Сашка не заставляет себя ждать. Вот мелькает в окне за тонкой занавеской его курчавая голова, а спустя минуту Сашка выходит во двор. Он стоит у подъезда, насвистывая и спрятав руки в карманы, а потом ленивой походкой направляется к турнику.

– Привет! – говорит он и повисает на турнике.

– Привет, – отвечает Танька и раскачивается так, словно хочет достать до неба.

Они не виделись целых четыре дня. На Сашке новая голубая тенниска с белым воротником.

– Где пропадала? – спрашивает Сашка и выжимается на руках.

Руки у него уже успели загореть. Сашка быстро загорает. Летом он совсем черный. Танька раскачивается, придумывая, что бы соврать. Не скажешь ведь: «Мы уходили от папы».

– Я с мамой ездила. В командировку, – говорит она.

– Зачем? – спрашивает Сашка и опрокидывается вниз головой на вывернутых руках.

– Надо было, – говорит Танька, подлетая в небо. Она думает, что бы такое сочинить, если Сашка станет расспрашивать. В командировках с мамой Танька действительно бывала, но давно. Когда была маленькая. Мама уходила по делам, а Танька оставалась в приемных учреждений, с красивыми секретаршами, и в заводских проходных, со стариками вахтерами в телогрейках или гимнастерках, смотря по времени года. Секретарши рассказывали ей сказки, вахтеры делали кораблики из газетной бумаги. От секретарш хорошо пахло духами, от вахтеров – табаком. Вот и все Танькины воспоминания о ее ранних командировках. С тех пор как Танька выросла, мама в командировки ее не берет.

– А еще мы встречали бабушку, из Минска, – говорит Танька. – Она у нас гостит. Сегодня мы с ней пойдем в парк…

– Старенькая бабушка? – интересуется Сашка, выворачиваясь на турнике. – Лет сто?

– Сам ты старенький, – возмущается Танька. – Вон погляди, она на балкон вышла…

Сашка выжимается на руках и разглядывает Танькину бабушку. Бабушка стоит на балконе, как на капитанском мостике. Прямая, высокая, с гордо поднятой головой и золотой косой, свернутой на затылке.

– Законная бабка, – оценивает Сашка.

– Она начальник цеха, – говорит Танька. – У себя на бисквитной фабрике.

– На бисквитной? – Сашка перебирает руками, передвигаясь на турнике от одного столба к другому и подергиваясь, как лягушка. – Вот небось поела за свою жизнь бисквитов…