Не верь всему, что чувствуешь. Как тревога и депрессия заставляют нас поверить тому, чего нет - [7]

Исследования показывают, что, вне зависимости от происхождения и условий жизни, матери сходным образом не только реагируют на плач, но и различают его виды, в том числе плач из-за голода, одиночества и опасности (Lingle et al., 2012). И сам плач, и материнская реакция на него обусловлены эволюционной адаптацией: младенцы, матери которых быстро реагировали на него, с большей вероятностью выживали и давали потомство.

Такое поведение объясняется теорией привязанности – идеей, впервые разработанной 50 лет назад британским психиатром Джоном Боулби. Он предположил существование врожденной «системы» привязанности, создающей практически неразрывную связь между родителем (преимущественно матерью) и младенцем. Эта связь характеризуется быстрой реакцией матери (или отца): при плаче взять младенца на руки, утешить и защитить. Аналогичным образом при уходе родителя ребенок склонен протестовать, бежать за ним или плакать. Почему эта связь оказалась столь важна для выживания? Потому что при отсутствии родительской реакции на плач у ребенка меньше шансов получить пищу, когда он голоден, меньше шансов спастись в случае опасности или быть найденным в случае потери. Эта привязанность настолько сильна, что родители способны даже рискнуть собственной безопасностью ради защиты и спасения своего ребенка.

Многие наши эмоции взывают об утешении, успокоении, понимании и заботе. Наш «внутренний ребенок» нуждается в понимании и в безопасном месте для выражения своих чувств и обмена с кем-нибудь этими чувствами. Поэтому, испытывая эмоциональную боль, мы плачем. Наедине с собой мы воскрешаем базовую, самую древнюю систему привязанности. Мы будто бы снова нуждаемся в том, чтобы нас услышали, утешили, поняли, защитили – и убедили в том, что мы неразрывно связаны с другим человеком.

История Джоанны

Джоанна пришла ко мне из-за своей депрессии, вызванной очередным расставанием. Вместе мы выяснили, что депрессивные эпизоды начались еще в подростковом возрасте, когда она чувствовала себя нелюбимой, нежеланной и одинокой. У нее было несколько тупиковых отношений с мужчинами, которые плохо с ней обращались, сначала представляясь сильными и внимательными, но затем проявляя свой нарциссизм неверностью и отсутствием любви. Она извинялась передо мной за свою «слабость», утверждая, будто знает, что ей следует быть «сильнее». Она словно считала, что не имеет права быть несчастной, как будто ее несчастье было для меня обузой.

После нескольких месяцев наших сеансов она сказала: «Думаю, что теряю контроль над собой. Я ходила в кино и разревелась. Просто не могла остановиться. Я не контролирую свои чувства».

Я спросил ее, что это был за фильм, и она ответила: «С Мелом Гибсоном. “Мы были солдатами”».

Это фильм о полковнике, который воевал во Вьетнаме. Я поинтересовался у Джоанны, что именно стало причиной ее слез.

«Понимаете, там была сцена прощания с семьей. Он целует жену и обнимает детей. Я поняла, что он никогда их больше не увидит, и вдруг почувствовала, что не могу перестать плакать. Я потеряла над собой контроль».

«А почему вас беспокоят ваши слезы в кинотеатре?»

«Я взрослая. Мне следует больше контролировать себя».

Меня поразило ее мрачное представление о своих слезах: чувство стыда и ощущение потери контроля. Про себя, например, я могу сказать, что порой в общественных местах у меня наворачиваются слезы. Иногда я плачу в кино, а иногда даже во время чтения лекции. Почему же Джоанну столь сильно беспокоит такая ее реакция?

«Джоанна, почему вы решили, что плакать стыдно?»

«Когда мне было пятнадцать, я пришла в гости к отцу. Мои родители развелись, и я не очень близко с ним общалась. Помню, что я рассказывала ему о своей депрессии, одиночестве… и начала плакать. И он сказал мне: “Перестань реветь. Ты пытаешься мной манипулировать”».

«И что случилось потом?»

Джоанна тихо ответила: «В ту ночь я пыталась покончить с собой».

«Скажите, если бы вы были режиссером этого фильма и увидели плачущего во время той сцены зрителя, что бы вы подумали?»

Джоанна озадаченно и растерянно посмотрела на меня. Не представляя, каким должен быть правильный ответ, она проговорила: «Не знаю».

«Думаю, режиссер сказал бы: “Эта сцена ее зацепила. Такие женщины и есть моя аудитория!”»

«Наверное, вы правы. Я действительно не могу представить себе, каково это – прощаться со своими детьми. У меня в голове такое не укладывается!»

Она уставилась в пол со слезами на глазах, а ее голос становился все мягче и тише: «Я видела, как вы реагируете, когда кто-то из ваших детей звонит вам во время нашего сеанса. Я вижу, как вы умудряетесь выкроить для них время. Вы никогда не допустили бы, чтобы они плакали в одиночестве».

Джоанна не единственный человек, кто рассуждает таким образом. Возможно, кто-то в свое время велел вам не плакать, прекратить рыдать, «собраться». Или же вам внушили, что плача нужно стыдиться.

Что вам говорили в детстве? В чьем присутствии вам было не стыдно плакать? В чьем присутствии вы старались удержаться от плача? Что вы при этом чувствовали?

_________________________________________

_________________________________________