Не верь тишине - [8]

— Разве не знаешь ты, что с того времени, как поставлен человек на земле, веселие беззаконных кратковременно и радость лицемеров мгновенна? — Игуменья смотрела прямо, не мигая, отчего лицо ее стало похоже на грубо слепленную маску. — Бог шлет испытания, чтобы отделить чистых, праведных от злых, смрадных и за гробом воздать по заслугам каждому.

— Об этом и отец Сергий говорит.

— Что же тебя тогда тревожит?

«Зря я к ней пришел, ничего она не знает. А ежели и знает, не скажет: хитра», — подумал Карп Данилыч, но вслух сказал:

— Тревожить, может, оно и не тревожит, только не пойму я, зачем испытывать тех, кто с пеленок живет единственно словом божьим?

— Ужель сомнения проникли в душу?

— Отчего сомнения… Так, мысли всякие.

— Мысли и есть сомнения!

«Во как закрутила! Ведь чуяло сердце, не вовремя!» — Карп Данилыч поднялся.

— Оно конечно…

У самых дверей игуменья остановила его вопросом:

— Сын твой где сейчас?

Митрюшин, обычно степенно-спокойный, сразу быстро и резко обернулся:

— А тебе какая забота?!

— Не забывай, где находишься! — сверкнула глазами мать Алевтина. — Не у себя в лавке. Не держи на сердце зло, Карп Данилыч, грех это.

Тот взглянул на нее и спрятал в бороде кривую усмешку:

— Не получился у нас сегодня разговор. И получится ли?

Он открыл дверь и едва не столкнулся с новыми гостями. Их было трое, все в офицерской форме, но без погон. Двоих Митрюшин узнал: Добровольский — сын отца Сергия и Смирнов — сын Петра Федоровича. А вот третьего, с лицом кавказца, он видел впервые.

Они, пропуская Митрюшина, с учтивостью раскланялись. Карп Данилыч не удержался и оглянулся: в узком проеме мелькнуло холодное лицо игуменьи.

«Этих еще зачем принесло?» — озадачился Митрюшин, но тут же забыл о странных гостях матери Алевтины: у него скопилось столько своих забот!

7

Сообщение было кратким: объявилась банда. В десять утра отряд выехал по тревоге. Промчались по городу полтора десятка конных милиционеров, выскочили к реке. Дорога крутила вдоль Клязьмы, то удаляясь в поле, то приближаясь к самому берегу.

Тугой топот медленно таял в темной весенней воде, в зелени травы, в прояснившемся голубом небе. Только-только сошел паводок, река нехотя входила в узкие берега, оставляя ручьи, лужи, бурую грязь, камни, сучья, бревна.

Прохоровский безжалостно пришпоривал коня. До деревни было не более получаса хорошей езды, и если бы о происшествии они узнали раньше, могли бы что-то предпринять по горячим следам. И теперь он старался вырвать у времени и бездорожья хотя бы. несколько минут.

— Вперед! Скорее! — выкрикивал начмил, хотя никто и не отставал от него: отряд скакал ровной плотной группой.

Так и влетели в деревню, разметав беспокойную тишину. До самого Совета они не встретили ни одного человека. Не гонялись по улице даже бесстрашные в своем любопытстве мальчишки. Но каждый дом — и отряд это мгновенно почувствовал — следил за ними настороженными окнами.

Совет оказался открытым. В одной его комнате были в беспорядке свалены обломки стульев и табуретов, в углу — обшарпанный комод без ящиков, заржавевшая спинка от кровати с единственным тускло блестевшим шариком.

Сергей Прохорович шевельнул носком сапога какие-то тряпки, вернулся в первую комнату, побольше и посветлее. Здесь было почти пусто: глухой шкаф с распахнутой дверцей, скамейка и стол, на желтых досках которого темнела кучка пепла.

— Где же председатель?

— За ним пошли, — ответил начмилу Госк. Он, не торопясь, ходил по комнате, приглядывался к стенам, полу, потолку.

— Ну не странно ли это! — воскликнул Прохоровский. — В деревне происшествие, а председатель Совета неизвестно где, вместо того, чтобы встретить милицию, объяснить, рассказать, помочь выяснить, наконец!

— Вы не волнуйтесь, сейчас придет и все объяснит.

— А… — начмил лишь досадливо махнул рукой. — Время же не остановишь!.. Сходите-ка вы сами к мельнику, узнайте обо всем как можно подробнее. Возьмите с собой трех милиционеров.

Сергей Прохорович прислушался, как тягуче проскрипела дверь, потом увидел в окно, как от отряда отделились четверо всадников. Присел на подоконник, встал, прошелся по комнате, заглянул в шкаф, попробовал закрыть дверцу, но она, тонко пискнув, снова открылась.

Страдая от нетерпения и неопределенности, хотел крикнуть своим, чтобы достали председателя хоть из-под земли, как в комнату вошел невысокий щуплый человек лет пятидесяти.

— Вы председатель, — почему-то сразу догадался начмил.

— Стало быть, я. — Голос у того оказался неожиданно густым и сочным.

— Я — начальник милиции Прохоровский.

— А моя фамилия Маякин.

— Маякин? Мельник тоже Маякин?

— У нас, почитай, полдеревни Маякины. Это еще исстари…

— Вы меня извините, — перебил Прохоровский, чувствуя, что продолжает терять драгоценные минуты. — Расскажите, что у вас произошло?

Они уселись друг против друга. Так получилось, что начмил занял стул председателя, а тот примостился на скамейке. Мелькнула мысль поменяться местами, но гут же подумалось: «Не до церемоний». Маякина, по всему видно, подобные мысли не беспокоили. Да и вообще создавалось ощущение, что он не чувствует себя здесь хозяином. Во всяком случае, не стремится к этому. У Прохоровского едва хватило терпения дождаться, пока председатель достанет кисет, свернет и раскурит маленькую и очень аккуратную козью ножку.