Не уходи - [15]

Дитер мрачно разглядывал разложенную на столе крупномасштабную карту департамента Кальвадос. В восточной его части находился тот самый курорт Довиль, где Анри де Вальми играл в поло. Господи, как было бы прекрасно, если бы там до сих пор играли в поло… не было мин, уродующих пляжи, дотов, ощетинившихся стволами к набережной! Дитер с тоской подумал, что ему уже никогда не играть там в поло… а Лизетт де Вальми, в большой летней шляпе и красивом шелковом платье, облегающем стройную фигуру, никогда не будет радостными криками подбадривать его с трибуны. Майор сдавленно выругался. Он должен создать надежную оборону, обеспечивающую долговременную оккупацию Довиля. А поло — совсем из другого мира, в который ему вряд ли суждено вернуться.

* * *

Лизетт бросилась в свою комнату. Презрение и ненависть к себе душили ее. Задыхаясь от рыданий, она захлопнула за собой дверь спальни, прислонилась к ней спиной, медленно сползла на пол и обхватила себя руками, стараясь унять дрожь.

Да, Лизетт желала майора, мечтала прикоснуться к его крепкому, стройному телу, погладить белокурые волосы, услышать приятный низкий голос, произносящий ее имя. Девушка закрыла лицо ладонями. Господи, да она сошла с ума! Если бы ей удалось овладеть собой и побыть в гостиной еще немного, это безумие наверняка прошло бы. Она поняла бы, как отвратительна одна мысль о том, чтобы допустить близость с этим немцем.

Постепенно дрожь, сотрясавшая Лизетт, улеглась, дыхание успокоилось. Прислонившись головой к дверному косяку, она даже подумала, что вот-вот рассмеется над своей глупостью. Однако ей не было весело. Ужасная правда продолжала терзать Лизетт. Невероятная, неприемлемая, невыносимая.

Она не помнила, сколько просидела на полу. Когда мать постучала в дверь и спросила, не нужен ли ей аспирин, Лизетт ответила «нет», но дверь не открыла. Графиня удалилась.

Лизетт еще ни разу не влюблялась, но все же понимала, что терзающее ее чувство не любовь. Как же это произошло с ней? Ведь она обменялась с майором не более чем десятком слов да и то злобных и язвительных.

Лизетт подтянула колени к груди. Наверное, это то, что в Библии называется греховной похотью. Девушка вздрогнула. Она много слышала всего, много читала и все же была не готова к этому. Казалось, ее тело и разум разделились. Логика и здравый смысл убеждали Лизетт в том, что она никогда не позволит прикоснуться к себе человеку, захватившему ее страну и занявшему ее дом. Но стоило девушке закрыть глаза и подумать о майоре, как ее бросало в жар от желания вдохнуть мужской запах, увидеть, как темнеют от страсти суровые серые глаза.

Наконец Лизетт поднялась на ноги. Эта постыдная тайна известна ей одной. Никто больше не знает об этом и никогда не узнает. И она будет жить и вести себя так, словно не ведает о правде. Майор — враг и останется врагом. А к своей физической слабости нужно относиться как к болезни, то есть бороться с ней и стараться излечиться от нее. Лизетт разделась и легла в постель. Глядя во тьму, она с болью осознала, что в ней появилось что-то новое, прежде неизвестное и чуждое. Лишь когда забрезжил рассвет, она забылась тревожным сном.

* * *

— Племянница Мари готовит необыкновенно вкусный омлет, — заметил граф за завтраком два дня спустя и внимательно посмотрел на дочь. Последнее время она выглядела болезненно бледной. — Лизетт, ты не хочешь попробовать омлет?

Девушка кивнула. Она прихлебывала цикорий, будто не замечая, что на ее тарелке лежит теплый рогалик.

Графа тревожили ее вид и поведение.

— Как ты себя чувствуешь, Лизетт? Все еще болит голова?

— Нет, папа. Прошу тебя, не волнуйся.

— Но ты очень плохо ешь, Лизетт, а это только ухудшает самочувствие. Может, тебе хочется чего-то другого?

Поняв, что отец взволнован, она через силу улыбнулась.

— Я бы выпила натурального кофе вместо этого жуткого цикория.

Граф печально усмехнулся:

— Боюсь, это не под силу даже Элизе.

— Значит, ее зовут Элиза? Я еще не видела новую служанку. Какая она?

«Молодая, — хотел ответить граф. — Слишком молодая для той задачи, которую возложили на нее». Появление Элизы в доме наполнило его сомнениями и страхом.

— Хорошенькая, — сказал граф и отодвинул свою тарелку. У него тоже пропал аппетит.

Отец и дочь сидели молча. Им хотелось поговорить о новой служанке, однако они опасались, как бы их не подслушали.

— Пожалуй, прокачусь на велосипеде в деревню, — тихо промолвила Лизетт. — В лесу зацвели нарциссы, очень красивые.

Их взгляды встретились. Тайный смысл слов Лизетт заключался в том, что она надеялась встретиться с Полем Жильесом и сообщить ему о благополучном прибытии Элизы, не вызвавшей ничьих подозрений.

— Поезжай, — отозвался граф, удрученный собственным бессилием. — Форсайтия тоже рано расцвела в этом году. Наверное, и я прогуляюсь. Яркие краски всегда поднимают настроение.

* * *

Липы вдоль подъездной дорожки уже начали распускаться. Плотные зеленые почки проклюнулись, и сразу запахло весной. Выйдя во двор, Лизетт с облегчением вздохнула. К тому же теперь ей не грозила встреча с майором.

Проезжая по гравийной дорожке, девушка спугнула белку, и та стремительно отскочила в сторону. Стоял конец февраля, но ветер, уже теплый, освежающе ласкал лицо и трепал волосы. На бледных щеках Лизетт заиграл румянец. В конце дорожки она свернула налево, к деревне, и поехала через лес.