Не той стороною - [137]

Шрифт
Интервал

Все повернулись к скосившему в сторону докладчицы глаза Стебуну.

— Ха-ха!..

Захлопали.

Льола, устремив взгляд в сторону Стебуна, разобрала с серьезной простотой все его недоумения, изложила план работы комиссии Главполитпросвета и увязку этой работы с работой культпросветов, после чего разъяснила, что предстояло делать местным профсоюзным и заводским комиссиям.

— Надо от кустарничества перейти к организованной общей работе.

Перечислила учреждения, библиотеки и те организации, от которых можно было получать пособия и программы по специальным областям образования.

Все, что она объясняла во второй части своих сообщений, было техническими мелочами, которые, однако, вооружали культурников на деятельность и давали им возможность от разговоров перейти к практической постановке новой работы.

И деловой актив собравшихся с увлечением ухватился за записывание адресов тех учреждений, которые брались оказывать Содействие комиссиям, и тех сведений, которые должны были пригодиться в работе.

В заключение, кончая доклад, Льола пригласила при всех недоумениях обращаться лично к ней за помощью, которую обещала оказывать, было бы это только в ее силах.

И многие из собравшихся и устроители собрания в лице Нехайчика и Резцовой, лишь докладчица кончила, окружили ее.

— Вот! Вот! Какова хорошева связь сделали вы у Главполитпросвета и союзов! — не отступал от Льолы Нехай чик.

— Товарищ Луговая, в какой комнате вы в Главполитпросвете? — спрашивали деятели комиссий.

Резцова, с кепкой набок, воинственно и победно наступала на Льолу, на Стебуна, на всех:

— Видите? Видите! Я вам говорила, что будет толк…

Стебун дождался, пока слушатели оставили Льолу, и, простившись с Резцовой и Нехайчиком, вместе с переродившейся за один этот вечер и родной ему теперь женщиной вышел на улицу.

Он сперва молчал, и Льоле вдруг показалось, что она летит куда-то в бездну.

Стебун намеревался объясниться, а у нее душа замирала от страха за себя.

В Стебуне — ее счастье. Она горела от его близости. Скажет он слово — и она в ответ сумеет только выдохнуть звук сладкого согласия. Готова на все. А придет вдруг Луговой?

Льола сходила с ума.

Они вышли из Дома союзов, завернули на Большую Дмитровку, чтобы пройтись для разговора, как предложил Стебун, и еще не сказали друг другу ни слова.

Стебун хотел найти наиболее уместные слова. В ответе он не сомневался и только хотел, чтобы разговор был проще, не теряя в то же время силы связывающего на всю жизнь двух людей взаимного обета. С любовной уверенностью поглядывая на Льолу, он выжидательно молчал.

Они прошли несколько шагов, выбираясь из людского потока улицы.

И вдруг Льола, лишь только они завернули в малолюдный переулок, где им не мешала человеческая толкотня, заговорила сама о том, зачем ее позвал Стебун.

Страшно волнуясь, она вдруг замедлила шаги и предупредила:

— Илья Николаевич! Я согласилась с вами пойти поговорить… я знаю, для чего вы меня позвали…

Стебуна что-то подхватило, он выжидательно выпрямился и замер, чувствуя неожиданное.

А Льола, трепеща от безумия собственного решения, заспешила произнести себе приговор:

— Илья Николаевич, вы дороги мне! Чтобы вам не было неловко от моего отказа и чтобы вы не додумали обо мне плохо за то, что я не предостерегла вас от этого разговора, я должна… я хочу предупредить вас обо всем. Я ни любить вас, ни женой вашей быть не могу!

— Что Ta-Кое?

Не Стебуна, быстрого на отбой, как пружина, при всяком душевном ранении, можно было сразить одним ударом. Его лишь повернуло на оси сознания лицом к непредвиденному крушению. Полсекунды потребовалось всего, чтобы он принял факт наличия совершенно новой обстановки. Прежде даже чем успела Льола вдохнуть в себя воздух после своего невозвратного слова, он уже решил отразить удар.

И со всей силой возмущенного негодования, какое только он мог вложить во вспыхнувший вопрос, он высек, словно щелкнул кнутом, еще раз недоуменную фразу, выпрямляясь и гневно останавливаясь возле Льолы:

— Что такое?!

Льола растерянно подалась назад.

По негодованию Стебуна нельзя было не заключить, какую дикую ошибку сделала Льола, допустив мысль, что он намеревается говорить с ней о любви.

— Ах! — выдохнула она, будучи сама поражена тем, что произошло, и чувствуя, что готова упасть. — Я оши…

Стебун так же круто опустился, как вдруг вырос, обжег Льолу взглядом и, наотмашь рубанув рукой воздух, зашагал прочь.

— Илья Николаевич! — рванулась с попыткой остановить его Льола.

Но Стебун и не обернулся. Может быть, не слышал, может быть, слышал, но не мог владеть собой.

Льола смятенно прислонилась к фонарному столбу.

— Что я натворила! Что я наделала! Айя-яй!

Она рванулась от столба и сделала движение в ту сторону, куда зашагал Стебун.

Но сейчас же она остановилась, чувствуя, что Стебуна не найдет.

Плечи у нее дрогнули. Она сникла и, в тягостном смятении соображая, как все это произошло, через силу пошла к трамваю.

Только дома, Не заснув почти всю ночь, она отошла несколько от потрясения и собрала силы.

Она решила итти к Стебуну и оправдаться перед ним. Она не хотела его оскорблять. Пусть она дико ошиблась, но, по крайней мере, она загладит ошибку объяснением.


Рекомендуем почитать
Потомкам нашим не понять, что мы когда-то пережили

Настоящая монография представляет собой биографическое исследование двух древних родов Ярославской области – Добронравиных и Головщиковых, породнившихся в 1898 году. Старая семейная фотография начала ХХ века, бережно хранимая потомками, вызвала у автора неподдельный интерес и желание узнать о жизненном пути изображённых на ней людей. Летопись удивительных, а иногда и трагических судеб разворачивается на фоне исторических событий Ярославского края на протяжении трёх столетий. В книгу вошли многочисленные архивные и печатные материалы, воспоминания родственников, фотографии, а также родословные схемы.


Письма к Луцию. Об оружии и эросе

Сборник писем к одному из наиболее выдающихся деятелей поздней Римской республики Луцию Лицинию Лукуллу представляет собой своего рода эпистолярный роман, действия происходят на фоне таких ярких событий конца 70-х годов I века до н. э., как восстание Спартака, скандальное правление Гая Верреса на Сицилии и третья Митридатова война. Автор обращается к событиям предшествующих десятилетий и к целому ряду явлений жизни античного мира (в особенности культурной). Сборник публикуется под условным названием «Об оружии и эросе», которое указывает на принцип подборки писем и их основную тематику — исследование о гладиаторском искусстве и рассуждения об эросе.


Полководец

Книга рассказывает о выдающемся советском полководце, активном участнике гражданской и Великой Отечественной войн Маршале Советского Союза Иване Степановиче Коневе.


Верёвка

Он стоит под кривым деревом на Поле Горшечника, вяжет узел и перебирает свои дни жизни и деяния. О ком думает, о чем вспоминает тот, чьё имя на две тысячи лет стало клеймом предательства?


Сулла

Исторические романы Георгия Гулиа составляют своеобразную трилогию, хотя они и охватывают разные эпохи, разные государства, судьбы разных людей. В романах рассказывается о поре рабовладельчества, о распрях в среде господствующей аристократии, о положении народных масс, о культуре и быте народов, оставивших глубокий след в мировой истории.В романе «Сулла» создан образ римского диктатора, жившего в I веке до н. э.


Павел Первый

Кем был император Павел Первый – бездушным самодуром или просвещенным реформатором, новым Петром Великим или всего лишь карикатурой на него?Страдая манией величия и не имея силы воли и желания контролировать свои сумасбродные поступки, он находил удовлетворение в незаслуженных наказаниях и столь же незаслуженных поощрениях.Абсурдность его идей чуть не поставила страну на грань хаоса, а трагический конец сделал этого монарха навсегда непонятым героем исторической драмы.Известный французский писатель Ари Труая пытается разобраться в противоречивой судьбе российского монарха и предлагает свой версию событий, повлиявших на ход отечественной истории.