Не судьба - [23]

Они долго плыли, не говоря ни слова; только и слышались удары вёсел и всплёскивание воды. От берега они были близко, но оттуда не доносилось звуков: всё точно замерло. Мишель так глубоко и сладко задумался, что не понимал больше, где он, и что с ним. Женевское озеро, берега и небо — всё слилось с тем сном, который он видел наяву, и всё вместе составляло что-то прекрасное, волшебное, но неопределённое, что видела больше его душа, чем глаза. Это продолжалось долго, под аккомпанемент водного плеска; потом к звуку воды, прорезываемой вёслами, примешалась музыка. Сначала ему чудилось, что она звучит вместе с водой, в воде; потом она стала яснее и ближе. Он ясно различал знакомую мелодию итальянской народной песенки, которую пели струнные инструменты; гитара выделялась из хора и звенела короткими, серебристыми аккордами.

— Серенада, — сказал голос близко от Мишеля.

Говорил Уайз. Мишель вернулся из своей экскурсии в волшебную страну к волшебной действительности. Уайз сложил вёсла, снял шляпу и прислушивался с ясным, спокойным выражением на лице. Они были недалеко от берега, у Кларанса. В нескольких саженях от них по озеру медленно двигалась целая вереница лодок, наполненных людьми, и с одной из них доносилась музыка. Там и сям от берегов отчаливали ещё другие лодки и присоединялись к поезду. Музыка раздавалась всё громче; к инструментам присоединилось несколько голосов. На берегу стали появляться группы людей; на набережной, на балконах, всюду виднелись человеческие фигуры, белевшие при луне. Вот громкий заключительный аккорд; музыка смолкла, и с берега послышались рукоплескания. Опять зазвенели аккорды гитары, сильный мужской голос запел, вместе со скрипками, популярную итальянскую песню, и хор дружно подхватывал: «Santa Lucia! Santa Lucia!» Звуки песни разносились в воздухе, точно сливаясь с серебряным лунным светом, дополняя его своими дрожащими, задумчивыми возгласами.

Мишель слушал, очарованный; Уайз наклонил свою тёмную голову, облокотился на руку и подпевал сквозь зубы. Лодку тихо несло к берегу, всё ближе и ближе. Они очутились у самого сада вновь выстроенного пансиона, с низкими, недавно посаженными деревьями. Самый дом, двухэтажный, с большими, ярко освещёнными окнами, стоял близко у берега: можно было расслышать голоса людей, разговаривавших на балконе второго этажа.

Музыка удалялась, берег приближался. Уайз взялся за вёсла и только что хотел повернуть лодку и последовать за удаляющейся флотилией, как лодка закачалась: Мишель вскочил, перепрыгнул через лавочку, шагнул вперёд, точно собирался выйти из лодки и пуститься пешком по озеру.

— What about? Что такое? — проговорил американец.

Но Мишель решительно не мог ничего сказать: руки и ноги его дрожали; ему хотелось зачем-то взять вёсла у Уайза; сердце его страшно билось, а глаза не отрывались от освещённого фасада дома, видневшегося из-за низеньких деревьев.

— Что с вами? — переспросил Уайз.

Мишель не слышал вопроса и ничего не понимал; он видел только окно со спущенной шторой, на которой ясно рисовался тёмный силуэт. Неужели это она?.. Вот она, маленькая головка, увенчанная фригийской шапкой девы-республики; вот её тонкий профиль, с его незабвенными очертаниями…

Тёмный силуэт задвигался, исчез со шторы. В соседней комнате с открытыми окнами быстро мелькнула фигура, и на балконе показалась женщина в светлом платье. Она перегнулась через перила и громко, весело закричала, обращаясь к кому-то стоявшему внизу, под деревьями:

— Поедем за ними! Поедем, я хочу!

Это была она. Слова были произнесены по-русски, и несомненно это был её голос.

— Des connaissances… Au rivage, plus vite… Je vous prie… [50] — залепетал Мишель дрожащим голосом и сел не потому, чтобы понял, что стоять не следует, а потому, что ноги не держали его больше.

Уайз ничего не понимал, а, впрочем, послушался. Лодка подошла к берегу; Мишель прыгнул на ступеньку пристани, в одну минуту очутился под балконом и закричал прерывающимся от волнения голосом, с фанатической радостью:

— Софья Петровна, у меня лодка здесь! Хотите?

— Ай, кто там? — воскликнул голос с весёлым испугом. — Папа, кто с тобой?

— Это я, я… Загребский. Здравствуйте! Где Пётр Александрович?

— Здесь я, батюшка. Вы-то откуда взялись, с неба что ли упали? — возвестил Пётр Александрович под боком.

— Я из Веве… Да это всё вздор… А вы как здесь, дорогой, дорогой Пётр Александрович?

Пётр Александрович с жаром ухватил его за руку и начал трясти, объясняя что-то о своей пояснице, и о катаре, и о винограде. Мишель ничего не слыхал; он ждал, и недолго ждал. Сонечка явилась как ураган; с разбегу насилу остановилась, протянула ему обе руки и приветствовала с какою-то необузданною радостью.

«Она меня любит!» — закричал он в душе.

— Как я рада, как я рада! — воскликнула она в восторге и десять раз принималась расспрашивать и рассказывать, всё время уверяя, что рада его видеть.

Никогда он её не видал такою: она не могла успокоиться; но не лихорадочное возбуждение, а яркое, счастливое веселье точно разливалось вокруг неё. Уайз был представлен и не обнаружил ни малейшего неудовольствия, когда Мишель предложил Сонечке свою лодку. Пётр Александрович с ужасом взобрался на среднюю скамейку, а Сонечка замешкалась на берегу, успокаивая какого-то господина, который вломился в амбицию из-за того, что не воспользовались его услугами; но Мишель не обратил на это внимания. Она уселась, наконец; Уайз занял своё место, и лодка отчалила.