Не ссорьтесь, девочки! - [7]

От центрального входа через зал, где из невидимых динамиков льется приятная джазовая музыка, где вывешена дорогая одежда модного дома «Воропаев» — шарфы и экзотические кожи, мимо элегантных кресел с гнутыми ножками и стильных фотографий с изображением манекенщиц, единственной одеждой которых служит затейливая раскраска боди-арт, по направлению к служебным помещениям бодро идет Юля. В такт шагам подпрыгивает ее огненная шевелюра. Она сосредоточенно перемалывает жвачку.

Охранник у двери приветливо улыбается, как радушный хозяин званому гостю.

— Привет, Юль.

— Здрасьте, — кивает Юля.

Весь ее облик резко контрастирует с претенциозной обстановкой помещения. На Юле легкие мокасины, джинсы (дорогие, но как ни крути — джинсы), короткая куртка накинута на плечи, сумка через плечо, словно собранная из сотни разноцветных заплаток. А вокруг развешаны платья, юбки и пальто, втиснувшись в которые нормальная женщина не только ходить — дышать не сможет. Собственно, ничего не может, только оставаться женщиной. Юля пружинистым шагом дефилирует мимо администратора зала — красотки Ирины, одной из тех, кто явно обладает искусством ношения подобных платьев. Ирина улыбается широко, но фальшиво.

— Добрый день, Юленька.

— Добрый, — равнодушно кивает Юля.

Подойдя к двери, ведущей в помещения самого ателье. Юля случайно задевает стойку с платьями и, зацепившись пряжкой сумки за невесомую струящуюся, как вода из крана, ткань наряда, тянет все сооружение на себя. За спиной Юли глаза администраторши Ирины расширяются от ужаса. Но Юля этого не видит и только когда, открыв дверь, она пытается пройти в святая святых модного дома, слышит, что за ней раздается царапающий душу звук рвущейся материи — пряжка наконец отпустила ткань, — а затем грохот упавшей стойки. Только тогда в дверях она равнодушно оглядывается и видит искаженное лицо Ирины, распластавшейся на полу, и охранника, подлетевшего к ней на помощь. Оба они пытаются поднять стойку. Волнуются, наверное, отчего им никак не удается синхронизировать движения и стойка с дорогой одеждой так и остается на полу.

— Помочь? — спокойно интересуется Юля.

— Нет-нет, я подниму, — с затаенным ужасом отвечает Ирина и почему-то добавляет: — Простите.

— Да что там, — великодушно машет рукой Юля.

Она протискивается по узкому коридорчику в административные помещения. Коридор настолько узок, что здесь может поместиться только один человек. Поэтому, когда Юля в своей спортивной манере продвигается вперед, то менеджер, идущий навстречу, вынужден прилепиться к стенке.

Она входит в святая святых «Воропаева» — так называемый креативный отдел. В отсеках-клетушках, каждая из которых отгорожена от другой прозрачной перегородкой, мудрят, колдуют, хмурят лбы лучшие умы модельного дома. И маленькая Юля прекрасно знает, над чем они корпят. Все эти модельеры-технологи, что сидят за кульманами, как заправские архитекторы, эти лохматые «креативщики», что призваны генерировать самые безумные, самые бесстыдные идеи, эти художники боди-арта, с невозмутимостью патологоанатомов переносящие затейливые тропические картинки на манекены со стеклянными глазами, все они работали по ее, Юлиным, эскизам. Они пытались реализовать то, что по вечерам возникало в ее рыжей, красной или синей, по настроению, голове. Когда от сухого красного, употребленного почти натощак, уже мелкой зыбью подрагивали стены квартиры, а привычные сомнения отступали, творческая мысль бурлила и плевалась, как кипяток из чайника, и линия шла по бумаге уверенно и точно.

Наутро Юлю обуревали сомнения и она теряла это чувство единственно верного пути, дороги, идя по которой, невозможно заблудиться. Чувство, которое можно испытать, только занимаясь чем-то таким, к чему тебя предназначила мать-природа, — творчеством или любовью. Если бы Юлька не боялась высокопарностей, она бы назвала это вдохновением. Но она был трусихой. Бросала эскизы на пол, у порога своего «Тату-салона», где они копились, пылились и мялись до тех пор, пока их не подбирала маленькая, как девочка, и острозубая, как зверек, Евгения Евгеньевна Овчарова — управляющая «Воропаева». Юля за глаза называла ее Овчаркой за плотоядную хватку и собачью преданность хозяину. Сейчас Юле предстояло встретиться с ней.

Каждая встреча с Овчаркой нервировала и временно вышибала из колеи. Потому Юлины челюсти заработали активней, а каждому из безголовых портновских болванов в безукоризненных смокингах, стоящих вдоль белой стены, досталось по короткому тычку. Бац, бах, получи! На лацкане каждого изделия был приколот номер и фамилия заказчика. Последнему смокингу досталось в поддых. Но он не перегнулся пополам от боли, не пискнул, не вздрогнул. И Юля двинула еще раз — локтем в бок. Все вместе и каждый в отдельности, эти удары предназначались, конечно, не им, а Овчарке, Воропаеву и прочим жизненным невзгодам. Но эти сладкие мечты Юлька оставляла на вечер, как приятное дополнение к бутылочке красного сухого.

Юля останавливается в дверях пошивочного цеха. Как всегда, ее встречают два портрета размером с хорошую уличную рекламу, — красавец и прощелыга Воропаев и Лариса Константиновна, Юлина родная мать, а также, по совместительству, мать-основательница воропаевского бизнеса. «Интересно, — подумала Юля, — неужели не нашлось фотографии, где они вдвоем? Ведь они несколько лет были любовниками». Взгляды обоих скрещивались примерно над Юлиной макушкой. Кажется, что оба человека, разделенные дверью, как обстоятельствами, с надеждой взирают на нее. От осознания своей великой миссии Юля поежилась. Не потянуть.