Не спрашивайте меня ни о чем - [32]

Вообще я стал хорошо учиться. Вторую неделю у меня ни одной двойки. Даже по геометрии круглая тройка, не с двумя минусами.

Говоря по правде, я учился ради папы и мамы. Мне хотелось, чтобы, помимо неприятностей, им перепадала от меня и какая-нибудь радость. К тому же наше дело на собрании еще не разбиралось.

Ввалился в квартиру: привет, мама, поцеловал ее, сегодня четверка и пятерка. Она обрадовалась не меньше меня, всегда бы ты, Иво, так, тебе же не приходится делать ничего другого, кроме как хорошо учиться. Обязательно, сказал я, хорошо учиться вовсе не так трудно, если капельку приналечь, а получать четверки и пятерки приятнее, чем тройки и двойки. Наконец-то ты это уразумел, смеялась она, съесть бы что-нибудь, только сперва переоденься. Кинул одежду в шкаф, надел черный тренировочный клоз, перекусил и с учебником математики улегся на кровать.

Завтра контрольная по материалу четверти, и пробел в мозгах по этой чертовой математике надо постараться за сегодняшний вечер заполнить. Хотя бы частично.

Включил магнитолу. Без музыки я не могу как следует думать.

И тут отворилась дверь, и в комнату вошел фатер. Это было нечто странное!

— Ты почему так рано сегодня, отец?

— А как по-твоему, почему?

Он посмотрел на моих блистательных драконов на шторах и отдернул одну половину. Теперь одна часть комнаты принадлежала солнцу, другая — мраку и драконам. Фатер подошел к магнитоле, но не выключил, только сделал потише. Подошел к окну и оперся о подоконник.

— Сегодня я был у твоей классной руководительницы.

— Почему? — глупо спросил я, и вдруг мне стало не по себе. Ясно почему.

— Она позвонила мне на работу и попросила прийти.

— Ах так?.. — протянул я.

— Да, так, — сказал он.

Это уж не лезло ни в какие ворота!

Я приподнялся и сел на кровати, прислонился спиной к стене, подтянул колени к подбородку и обнял их руками.

Фатер пошел к столу, на котором были разбросаны учебники. Он раскрыл дневник. Я знал, что прошлая неделя и эта в полном порядке. Позаботился даже, чтобы все четверки и пятерки были поставлены. Единственно, что меня удивило, с чего вдруг он начал интересоваться моими отметками.

Затем он взял сигарету из моей пачки «Риги», закурил и с пепельницей вернулся к окну.

Солнечные лучи падали на папино лицо слева, и я заметил морщины. Скорей всего я видел их и раньше, но как-то до моего сознания не доходило, что это означает… Незаметно он постарел. Года три назад он отрастил усы, и, может, они отвлекали взгляд…

— Что ты в тот раз там натворил?

— Где… когда?..

— Мама ни о чем не знает. И мне хотелось бы, чтобы она так и осталась в неведении. Не ради тебя, ради нее самой.

Я безмолвно кивнул.

Ну и тут я рассказал фатеру все, что было тогда. В конце концов, ничего, особенного не случилось.

— Я не намерен тебя отчитывать за то, что произошло, — сказал фатер. — Самому придется расхлебывать неприятности. Каждый может допустить оплошность, особенно в твоем возрасте. Ничего не случается только с кретинами.

— Кажется, я все же отчасти кретин, — сказал я. — По крайней мере, иногда я это чувствую.

— Пройдет, — усмехнулся фатер. — Единственно, меня беспокоит, что нет у тебя хребта. У твоего брата хребет был. За Эдиса мы всегда могли быть спокойны.

— Давай не будем говорить о брате, — сказал я. — Не надо.

— Ладно, — согласился он. — Поговорим о тебе.

— А чего еще говорить?

— Беда в том, что мама слишком занята у себя в техникуме. У меня большую часть времени пожирает академия. Возможно, тебе известно, что я как раз завершил докторскую диссертацию.

— Я знаю.

— Ты предоставлен самому себе. Когда был жив Эдис, тогда мы могли…

— Не будем говорить о брате, — повторил я свою просьбу.

— Если как следует подумать — что я о тебе знаю? То, что тебя звать Иво, что ты мой сын, что тебе почти восемнадцать лет, ты учишься в десятом классе и что мы проживаем в одной квартире. Что еще, так сказать, существенного?

— Да больше и нет ничего существенного… Я живу как все, кто учится в школе.

— Но ты, конкретно ты! У меня ты отнюдь не ассоциируешься с массой школьников, для меня ты один-единственный, отличающийся от остальных, потому что ты, именно ты — мой сын! Да, да!

— Не знаю, что сказать…

— Чем ты интересуешься за пределами школы?

Я было засмеялся.

— Жизнью.

— Да перестань ты кривляться!

— Конкретно ничем. Но понемногу всем.

— А что ты собираешься делать после школы? Пойдешь в институт? Поступишь на работу?

— Я и сам еще не знаю. Впереди еще год с гаком на размышления.

— Кажется, частично вина лежит на мне самом. Позволял Эдису быть для тебя, как… как бы вместо меня… делать то, что должен был делать я… и даже радовался, поскольку отпадала значительная часть забот, мог с головой уйти в научную работу, защитить диссертацию.

— Возможно, — сказал я. — Хоть мне и кажется, что не это существенно.

— А что же тогда?

— Сам не знаю.

— Ты с кем-нибудь дружишь в классе?

— Да. С Яко, с Алфредом, с Эдгаром.

— И они тебе хорошие друзья?

— Да. Они мировые ребята.

— А который из них Осис?

— Алфред. Но ты откуда знаешь?

— Тейхмане говорила, что на тебя и остальных дурно влияет некий Осис.

— Глупости! Фред правильный парень.