Не сотвори себе кумира - [25]

Мировой фашизм и на этот раз узнает, что его верные агенты – Гамарник и Тухачевский, Якиры и Уборевичи и прочая предательская падаль, лакейски служившая капитализму, стерта с лица земли, и память о них будет проклята и забыта. Нарком обороны Клим Ворошилов.

Так вот и сказано не по-русски: «Память о них будет проклята и забыта».

Мы были как в столбняке. Лишь Аркаша Козловский реагировал иначе, с непонятной резвостью он вдруг воскликнул:

– Наконец-то, гады, попались и понесли кару! – Может быть, и так, а поверить все же трудно,- решительно заметил кто-то.

– А чему тут не верить? Все яснее ясного,- продолжал Козловский.- Слышали: все подлюги признали виновными!-Он потряс листочками информации и решительно положил их перед Леоновым, как бы желая немедленно видеть их напечатанными.

– Так оно и есть, тут обсуждать нечего,- поддержал Аркашу Молотков, выполнявший обязанности Лобова.- Товарищ Сталин еще не ошибался.

Всегда тихий завсельхозотделом Михайлов, почесывая за ухом тупым концом карандаша, задумчиво сказал, ни к кому не обращаясь:

– Все же странно, как это вдруг стали врагами, предателями весь генералитет, будто сговорились. Ведь я же герои гражданской войны!

– Творческий марксизм в условиях капиталистского окружения – это вам не тротуар Невского проспекта!- вдохновенно изрек Аркаша.

– Да заткнись ты со своим творчеством!- сказал ему кто-то за моей спиной.

– Так-то под любую пакость марксистскую базу можно подвести!- вдруг воскликнул Михайлов.- А где доказательства?- уставился он на Аркашу.- Где отчет о судебном процессе? Каковы показания свидетелей? О чем говорил защитник? В приказе наркома нет обвинений, одни лишь лозунги!

– Для врагов народа защитников захотели,- многозначительно ухмыльнулся Козловский.

– Я к тому говорю, что ведь и у врагов народа для суда какие-то конкретные преступления должны быть! Нельзя же просто подойти к кому-нибудь, ткнуть пальцем в грудь и сказать: «Вот он – враг народа, я знаю его, берите, судите и казните его!»

– Наверное, было не так…

– По сообщению выходит так: одни утверждения без всяких доказательств. А в результате – расстрой. Я человек беспартийный, может быть, чего и недопонимаю в высокой политике, но тут всякому придет в голову вопрос: почему все так скоропалительно, тайком сурово?

Козловский что-то еще хотел сказать, но смолчал а Михайлов махнул рукой и пошел в свой отдел, ни на кого не глядя.

Миров, как и мы, с одобрением смотревший на Михайлова, вдруг неестественно для себя заторопив -

– Давайте приниматься за дело, товарищи,- и посмотрел на свои ручные, величиной с детское блюдце часы, предмет наших постоянных шуток.

– Разрешите, Василий Григорьевич, провести полит информацию минут за десять?- обратился к нему на партийный секретарь Королев, заведующий промышленным отделом.

– По-моему, мы этим сейчас и занимались,-ответил редактор.

– А что тут особенно распространяться!- опять прорезался Козловский.- Дело совершенно ясное: давно пора было выкорчевать из Главковерха всех этих типов с иностранными фамилиями.

– Сам-то ты уверен в том, что говоришь?- спросил я.- Как это у тебя все просто, как на базаре: тут морковка, там редиска.

– Я-то уверен, товарищ Ефимов,- вызывающе ответил Козловский.- А вот кто из нас не верил, что Арский и Лобов враги народа? А оказалось, что враги! Сидят в тюрьме как миленькие.

– Ну, это еще не резон. Мы знаем немало случаев, когда арестовывали совсем безвинных…- сказал я.

– Вечно у вас свое собственное мнение! Вы с ним как-нибудь беды наживете!

Я укоризненно посмотрел на Козловского и пошел вслед за Мировым в кабинет.

В эти тяжелые минуты меня тянуло к Мирову, как к родственной душе. Усаживаясь за свой стол, стоящий по диагонали напротив стола редактора, я снова заговорил:

– Одно меня удивляет в этом деле: как мог Ворошилов, работая рука об руку с Гамарником, Тухачевским и Якиром, как он мог просмотреть и не увидеть их измены за многие годы? Ведь это же противоестественно! Этих людей все считали истинными героями. Просто не укладывается все это в моей голове, Василий Григорьевич!

– Много тут неясного, Иван, очень много. Более Двух десятилетий честного служения нашему делу. Никто никогда не был замешан ни в одной антипартийной оппозиции, ни в одной группировке, каких было немало на нашей памяти. И все прославленные имена… Неужели ни Буденный, ни Блюхер, ни Белов не усомнились в их виновности? Право, не верится, что сам Ворошилов оказался таким близоруким, темным слепцом…

– - А может, Климент Ефремович сомневался в их виновности? Но почему же он тогда согласился на их поспешную ликвидацию?

– Все, все тут, Иван, затемнено какой-то непроницаемой мглой, окутано тайной…

Кто-то позвонил по телефону из города. Невидимый автор упрашивал Мирова поместить какую-то статью в завтрашнем номере.

– Завтра не получится: много официального материала… А вот послезавтра мы ее тиснем… Поместим, не волнуйтесь…

– Рассматривая все эти события на общем фоне,- продолжал Миров, кладя трубку,- нельзя не заметить общей тенденции, отчетливо выпирающей за последние год-два,- это приписывание всех наших ошибок и неудач проискам врагов и недоброжелателей…