Не сердись, человечек - [19]

Я все чаще стала задумываться над вопросом: какая разница между этими детьми и остальными, законнорожденными? Никакой. Вся разница в бумажке, которую подписывает райсовет, вот и все. И не преступление ли это — класть на одну чашу весов ребенка, а на другую — какую-то бумажку? Ну чем, чем законнорожденный ребенок будет лучше моего, незаконнорожденного? А еще говорят, человек — царь природы! Какой царь, когда он стал рабом условностей, придуманных им же самим? Царь! Ничего себе претензии. Пусть к себе в первую очередь предъявляет претензии. Еленина мать тоже пусть к себе предъявит претензии. Вспомнила, видите ли, о дочери. Но поздно. Пропела, голубушка, свою дочку.

Мать Елены пришла в тот день, когда я была в детском отделении, как раз кормили детей. Я тогда еще не знала, кто это такая. Лолов вошел с какой-то девушкой лет двадцати пяти и сказал:

— Иди же, убедись сама, что ее нет. Забрали ее. Если бы она была здесь, почему бы нам не отдать тебе твоего ребенка?

Я посмотрела на девушку. Вид у нее был потерянный, вся зареванная, жалкая. Сразу же рванулась к манежикам, начала лихорадочно искать свою дочь.

— Я не узнаю ее, наверное, — произнесла она подавленно, пройдя детское отделение из одного конца в другой. Затем снова прошла, снова. Останавливалась у каждой кроватки, хотя детей в них не было, заглядывала в шкафчики. Наконец стала подолгу рассматривать каждого ребенка. Руки ее плясали, вся она тряслась. В глазах застыл дикий ужас.

Вошла дежурная сестра, подошла к Лолову, спросила, что за посетительница.

— Отказалась от ребенка, мы и отдали его людям. А теперь заявляет: верните ребенка, иначе покончу с собой.

Еленина мать подошла к последнему манежику: в нем был мальчик.

— Доктор, умоляю вас, отдайте мне моего ребенка! Верните мне мою девочку!

— Раньше надо было думать!

— Доктор, миленький, верните мне ее, найдите моего ребенка, мою деточку. Я все отдам, все! Деньги, все, все, только ребенка верните, верните ребенка!

— Невозможно это, понимаешь, невозможно! Сколько можно тебе объяснять, — крикнул раздраженно Лолов. — Я не имею права, это противозаконно. Люди воспитывают твоего ребенка, хорошие люди. Сказали знакомым и родне, что девочка родилась у них за границей. Что прикажешь им делать теперь? Ребенка менять, что ли? Это тебе не легковой автомобиль: сегодня — «москвич», завтра — «лада». Так что все претензии — к себе. Ты же собиралась стать звездой эстрады!..

— Но она же моя дочь! Моя! — закричала истерическим голосом женщина.

— Была твоя.

— Да я носила ее под сердцем! Рожала!

— Родила и бросила, — сказал Лолов уже спокойнее. — А ребенку нужна мать с первых дней.

Вдруг я услышала наш с Жорой условный сигнал: три коротких гудка и один длинный — так в азбуке Морзе звучит буква «Ж». Все перевернулось во мне, земля ушла из-под ног. Не помню уже, как поставила в манежик ребенка, которого кормила, как подбежала к окну. Помню, как смотрела в окно на Жору, который что-то насвистывал, стоя у машины. Сначала я колебалась: спускаться, нет, а потом вдруг бросилась вниз по лестнице как ненормальная. Только у выхода уже остановилась, чтобы перевести дух, успокоиться. И тут меня внезапно пронзила мысль: а что это я так лечу, ведь еще неизвестно, зачем он приехал! «Спокойно, — сказала я себе. — А то ведь юноша возомнит о себе невесть что».

— Ленок! — увидев меня, улыбнулся Жора, но не императорской своей улыбкой, а какой-то жалкой, рабской.

— Да как же ты разыскал меня?! — неожиданно для себя самой выпалила я и почувствовала, что горло пересохло так, словно я пробежала три километра с препятствиями.

— Кина сказала. Ты же писала ей. Раньше никак не мог приехать. Целый месяц работали в две смены, никак не мог вырваться.

— Не было никакой необходимости вырываться, — подавив в себе эмоции, сказала я с подчеркнутым безразличием.

Но он не обратил внимания на мои слова, сделал вид, что не расслышал.

Мы решили сходить в село. Некоторое время шли молча. Жора курил сигарету за сигаретой, и я поняла, что он волнуется. Когда уже вышли на дорогу, ведущую к селу, произнес покровительственно:

— Дружочек, что ж ты мне не сказала сразу? Ведь все можно было сделать вовремя, у меня есть знакомый врач.

— Знаешь что, не прикидывайся кактусом, — разозлилась я не на шутку. — Ведь Кина говорила тебе.

— Ну при чем тут Кина, почему ты ей сказала, а не мне? Знаешь ведь, что она ревнует меня до сих пор, и сама подливаешь масла в огонь.

— А какое это имеет значение, кто сказал? Я понимаю, ты хотел, чтобы я унижалась, стояла перед тобой на коленях. Этого ты хотел? Только я не из той категории женщин, понял?

До самого села шли молча. Видно, он рассчитывал, что я заговорю первая. Потом не выдержал, сказал:

— Слушай, а я ведь не такой плохой, как ты думаешь.

— Интересно, какой же ты? — спросила я раздраженно, хотя в душе у меня снова затрепетал крохотный огонек надежды: может, все образуется.

— Видишь ли… — Жора подмигнул мне — как всегда, когда собирался подарить мне что-нибудь. — Понимаешь, я хочу быть твоим мужем, но если ты против…

Теперь земля уходила из-под моих ног уже во второй раз. Как последняя дурочка я бросилась ему на шею, начала молоть как ненормальная всякую чепуху: как я люблю его, как ждала и т. п. и т. д. Словом, слезы и сопли текли ручьем.