Не самые хорошие соседи - [24]

— Нет, она не умрет.

— Обещаешь?

— Да, обещаю.

Я должен. Я их отец.

Белла засыпает у меня на руках, дыхание Вильяма вскоре тоже становится сонным и тяжелым. Сам я даже думать не могу о том, чтобы заснуть. Каждая минута как восхождение на гору. Медленно и нежно обвожу взглядом каждый изгиб и каждую складку на лице Бьянки. И хотя годы уже оставили легкие следы на ее коже, я знаю каждую черточку на этом лице еще с тех времен, когда на целом свете не было никого, кроме нас двоих, когда все двери были открыты и все мечты казались осуществимыми.

Навсегда вместе.

Мы так сказали друг другу.

Одно слово для двоих.

Рано утром в субботу приходит сообщение от Сиенны. Она в такси. Посылаю ей лайк и инструкцию, как доехать. В тот момент, когда я нажимаю на «отправить», Бьянка вдруг совершает едва заметное движение. Легкое подергивание плечом, которое передается шее, а потом она откидывает голову, как от удара током. Рот искажается гримасой, ей больно.

Быстро подхожу и беру ее за руку:

— Любимая? Ты слышишь меня?

Губы расслабляются, и вскоре она снова спокойно лежит на подушке.

Я хочу, чтобы она проснулась. Я тоскую по ней.

Странно, но мне кажется, что я давно тоскую по ней. Много лет.

Тоскую по беззаботности и легкости, в которые я когда-то влюбился и за которые готов был умереть.

А потом настала другая пора. «Пока-дети-маленькие» — так она называлась. С этим у нас не было споров. Надо просто пережить это трудное время «пока-дети-маленькие». А потом начнется настоящая жизнь, убеждали мы друг друга.

Нет ничего более постоянного, чем временное.

Я с трудом узнаю Сиенну. Она, видимо, изменила цвет волос. Почти на полголовы выше Бьянки, стройная, спортивная, с карими глазами. У них и темперамент разный, и интересы.

Она медленно гладит Бьянку по руке:

— Как она? Операция прошла успешно?

Я пытаюсь передать слова врачей. Сильное кровотечение удалось остановить, но остались мелкие сосуды, к которым не подобраться.

— Они не могут ничего сказать, пока Бьянка не придет в себя. Только тогда будет понятно, поврежден ли мозг.

Сиенна вздыхает:

— Сестричка. — Сиенна гладит Бьянку по щеке. — Как это произошло? Как она могла попасть под машину прямо у дома?

— Не знаю. Вильям сказал, что она собралась поехать в супермаркет. У нас были такос на ужин.

Сиенна оборачивается:

— Вы что, оставляете детей одних?

В голосе осуждение. Я надеюсь, она приехала не для того, чтобы ссориться.

— Это заняло бы минут пять. Кроме того, я уже ехал домой с работы.

Сиенна кладет руку на лоб Бьянке:

— Мы только что снова обрели друг друга.

Я не понимаю, что она имеет в виду.

— Мы с Бьянкой переписывались все лето.

Мне Бьянка об этом не рассказывала.

— На самом деле я всегда не понимал, почему мы не общаемся.

— Умер отец. Потом вы уехали в Сконе.

— Ну да.

Я знаю, что Сиенна была недовольна нашим переездом.

— То есть ее сбил кто-то из соседей?

Я сглатываю слюну.

— Да, соседка. Она часто гоняет на машине как угорелая.

— Только не говори мне, что это та самая Жаклин.

Сиенна пронзает меня взглядом. Что ей известно о Жаклин?

— Бьянка рассказывала тебе о ней?

Сиенна ахает: Бьянка снова начинает шевелиться, ее плечи дрожат, а голова откидывается в сторону.

— Дорогая!

Губы Бьянки разжимаются, мы замечаем проблеск из-под век. Она несколько раз моргает.

— Бьянка?

Я беру ее за руку. Лицо подрагивает в мелких судорогах, и через несколько секунд я уже смотрю в ее зеленые глаза:

— Любимая? Ты меня слышишь?

Она смотрит на меня, но не видит. Глаза блуждают, взгляд ни на чем не задерживается.

— Любимая? — повторяю я. — Бьянка?..

22. Фабиан

До катастрофы

Зима 2015 года

Петер меня понимает. И говорит: да забей ты!

А мама не понимает. И хочет меня наказать.

— Две недели никакого интернета, — грозится она. — То, как ты поступил с этой девочкой, ужасно.

— Слушай, — возражает Петер, — ты сейчас несправедлива. Девчонка сама начала.

Я говорю маме, что она может отрубать интернет. Я же ее знаю. Уже завтра она начнет раскаиваться, захочет поговорить, а потом и вайфай включит.

— Как вообще в школе? — спрашивает она.

Все тот же вопрос. Сколько раз я на него отвечал?

— Хорошо, мама. В школе все хорошо.

Потому что маму не надо волновать. Ей нельзя рассказывать, что школа — это ад, нескончаемая мировая война. Все хорошо, мама. Хотя в глубине души она все сама знает. Должна знать. Но есть вещи, о которых лучше не говорить вслух.

Стандарт — три недели. После трех недель они начинают ругаться. Часто я этого ждал, иногда очень ждал, но с Петером по-другому. Он нравится мне все больше и больше.

— Я тебя предупреждаю, — говорит ему мама. — Не вмешивайся в то, как я воспитываю сына.

Потом она начинает всхлипывать, а Петер говорит ей «прости».

Мама очень чувствительная.

— Ты же сама хотела, чтобы я пошел с тобой на эту встречу, — говорит он.

Он за меня вступился. Кажется, никто так раньше не поступал.

— Я знаю, прости.

Когда Петер начинает гладить ее по голове, очертания его лица как будто размываются, и он превращается в папу. Мама говорит, что он ей нравится. Надежда пока есть.

Я надеваю наушники и ухожу в компьютер.

Примерно через неделю, когда я еду на велосипеде в школу, идет снег.