Не прикасайся ко мне - [131]
— Он идет! — сказала Синанг, ущипнув Марию-Клару. — Слышишь?
Зазвонил ангелюс, и все приготовились к молитве. Отец Сальви начал читать слабым и дрожащим голосом, но все были погружены в собственные мысли, и никто не обратил на это внимания.
Едва кончили молиться, как появился Ибарра. На юноше не только был траурный костюм, — выражение его лица тоже было траурным, и это так бросалось в глаза, что Мария-Клара поднялась, сделала шаг ему навстречу, желая спросить, что с ним, как вдруг прогремел ружейный выстрел. Ибарра остановился, глаза его потемнели, язык словно одеревенел. Священник спрятался за колонной. Новые выстрелы, новые залпы раздались со стороны монастыря, послышались крики и топот. Капитан Тьяго, тетушка Исабель и Линарес вбежали в зал криками: «Тулисаны, тулисаны!» За ними следовала Анденг; размахивая вертелом, она подскочила к своей молочной сестре. Тетушка Исабель упала на колени и, плача, забормотала: «Kirie eleyson»[171]. Бледный и дрожащий капитан Тьяго протягивал статуе пресвятой девы Антипольской вилку, на которой красовалась куриная печенка. Линарес замер с полным ртом, держа в руке ложку; Синанг и Мария-Клара бросились друг другу в объятия. Единственный, кто не тронулся с места, был Крисостомо; он был бледен как полотно.
Шум и крики нарастали: со стуком захлопывались окна, то и дело слышался пронзительный свист, гремели выстрелы.
— Господи помилуй! Видишь, Сантьяго, пророчество исполняется… Закрой окна! — стонала тетушка Исабель.
— Пятьдесят больших петард и две благодарственные мессы! — ответил капитан Тьяго. — Ora pro nobis![172]
Воцарилась зловещая тишина… Но вот послышался голос запыхавшегося альфереса:
— Отец священник! Отец Сальви! Где вы?
— Альферес хочет исповедаться! — вскричала тетушка Исабель.
— Альферес ранен? — с трудом проговорил Линарес. — Ох!
Только теперь он заметил, что еще не проглотил того, что держал во рту.
— Отец священник, где вы! Уже нечего бояться! — продолжал кричать альферес.
Отец Сальви решился наконец выйти из своего убежища и направился к лестнице.
— Тулисаны убили альфереса! Мария, Синанг, по комнатам! Запирайте двери! Господи помилуй!
Ибарра тоже направился к лестнице, невзирая на крики тетушки Исабели.
— Не выходи, ты ведь не исповедовался, не выходи!
Добрая старушка была большой приятельницей его матери.
Но Ибарра вышел на улицу; ему казалось, что все завертелось вокруг, что земля колеблется. В ушах звенело, ноги были словно налиты свинцом, шаг неровен; перед глазами то проплывали кровавые волны, то разливался свет, то сгущался мрак.
Хотя на небе ярко светила луна, юноша спотыкался о камни и бревна, лежавшие на мостовой. Улица была пустынна и безмолвна.
Возле казарм он увидел солдат, на ружьях поблескивали штыки. Солдаты что-то горячо обсуждали и не заметили Ибарру.
Из здания суда слышались удары, крики, стоны, проклятия; среди них выделялся голос альфереса.
— Колодки! Надеть наручники! Кто пошевелится — стрелять! Сержант, вам поручается охрана! Сегодня никто не сбежит, даже сам бог! Капитан, не дремать!
Ибарра ускорил шаг, направляясь к своему дому; там его с нетерпением ждали слуги.
— Оседлайте мне лучшего коня и идите спать! — приказал он.
Юноша вошел в кабинет, собираясь быстро уложить вещи. Открыв кованный железом ларец, он взял оттуда все деньги и сунул их в мешок. Собрал все ценности, снял со стены портрет Марии-Клары и, вооружившись кинжалом и двумя револьверами, направился к шкафу, где находились его инструменты.
В этот момент раздались три сильных удара в дверь.
— Кто там? — угрюмо спросил Ибарра.
— Именем короля откройте, сейчас же откройте, или мы выломаем дверь! — ответил по-испански властный голос.
Ибарра бросил быстрый взгляд на окно; глаза его сверкнули, он взвел курок, но, тут же передумав, положил оружие и пошел открывать; слуги уже сбежались к двери.
Три жандарма тотчас его схватили.
— Именем короля вы арестованы! — сказал сержант.
— За что?
— Там скажут; нам запрещено об этом говорить.
Ибарра секунду подумал и, не желая обнаружить перед солдатами следы приготовлений к бегству, взял шляпу и сказал:
— Я в вашем распоряжении! Надеюсь, что меня задержат недолго.
— Если вы обещаете не делать попыток к бегству, мы не наденем на вас наручники. Альферес оказывает вам эту милость, но если вы попытаетесь…
Ибарра пошел с ними, пораженные слуги глядели ему вслед.
Что же сталось между тем с Элиасом?
Покинув дом Крисостомо, Элиас бросился бежать как одержимый, сам не зная куда. Он пересек поля и в страшном волнении добрался до леса; он бежал от людей, от света — даже луна ему мешала — и наконец углубился в таинственный мрак лесной чащи. Юноша то останавливался, то брел по незнакомым тропкам, в изнеможении прислонялся к вековым деревьям, пробирался через кустарник и глядел вниз на залитый лунным светом городок, раскинувшийся на берегу озера. Вспархивали потревоженные птицы и громадные нетопыри, с ветки на ветку перелетали совы и филины, пронзительно ухая и глядя на него своими круглыми глазами. Элиас не слышал и не замечал их. Ему казалось, что за ним по пятам гонятся гневные тени его предков. На каждой ветви ему виделась корзина с окровавленной головой Балата, в точности как рассказывал отец. Ему казалось, что под каждым деревом он натыкается на труп женщины, что во мраке раскачивается зловонный скелет опозоренного деда… И скелет, и женщина, и голова кричат ему: трус, трус!
