Не пойдет, переиграем - [8]

Никакого двойного дна, просто коробка из дерева. Только свежие и застарелые царапины. Может, эта шкатулка и не имела никакого отношения к той, что держал в руках Суо. Все может быть. Может быть. Просто коробка. Внимание Николаса вновь привлек снимок. Улыбающиеся или серьезные лица. Руки на перевязях, портупеи. Парадная форма. Так когда, черт подери, было сделано это фото? Николас вцепился взглядом в шершавую бумагу, пытаясь найти хоть одну зацепку, которая поможет вспомнить. Сам он, Николас, на фото стоит вполоборота к другу, улыбается, подняв руку. Виллем сосредоточен, немного склонил голову. У обоих еще болят совсем свежие раны. На парадном фото для газет они там же — напротив памятника в входа в крепость, которую уже не нужно оборонять. Герои с орденами. И даже еще живые: много меньше, чем должно было быть. Жалкая горстка, какой-то десяток от целой роты. Стрелок Ливадный с насмешливо вскинутой бровью — ранен в голову, отлежался полгода, вернулся. Братья Суарсгорды, саперы, на фото непривычно серьезны. Целый экипаж небольшого броника — трое (а раньше экипажей было пять): двое рулевых — Гордиан и Альт, ненавидят друг друга, вот и зыркают из разных концов снимка, где-то между один наводчик — Гравицкий. Два командира тяжеловооруженных расчетов (от их команд не осталось никого). И они, Викки и Никки, посреди фото. Все они — живые — там. И только Николас, мать его, здесь. Почему-то остался, когда эту горстку людей, усиленную соединением соседнего рубежа, бросили на амбразуры истории. Им суждено стать легендами. Они вернутся — Николас знал точно — живыми и невредимыми, навеки вписав себя красной вязью на страницы истории. А он здесь. Снимок от столь пристального внимания, кажется, начал нагреваться. Николас моргнул, не поверив своим глазам.

Серое пространство предгрозового неба затянуло плотными облаками.

Надо всей территорией ничейных земель что-то монотонно гудело, но ни черта было не рассмотреть: сам собой опустился молочный туман и безопасная тропинка терялась в стремительно темнеющем воздухе. Идти приходилось по одному, потому что вдоль дороги жизни кучно были рассыпаны мины и ловушки — и свои, и вражеские. Каждый защищал подступы как мог.

— Наши поддерживают с воздуха, — предположил чей-то глухой голос позади или впереди, черт его разберет. Вероятно. И хотелось бы верить, что все именно так и обстоит. Гудение усилилось и снова притихло — что-то промчалось над головами солдат, которые рефлекторно напрягались и старались стать меньше. На землю никто не падал, выдержка, благо, была ого-го. До первого разрыва. Посыпались комья земли и осколки, царапая щеки и впиваясь в плечи. Рухнул под ноги застонавший наводящий, скрючился и затих. Переступил, запнулся, пошел дальше.

— Не останавливаться, это случайность! Мир заключить любой ценой! — голос как сквозь вату, черт разберет, кто это кричит. И кричит ли, или шепчет на ухо. Мир любой ценой. Поперек дороги легло дерево. При попытке перебраться ствол разлетался режущими сухими щепками. Тихо грохнуло. Два тела разметало по сторонам. Близнецы, пытавшиеся перебраться через дерево, за это поплатились. Все залегли. С неба сыпались бомбы, стрекотал летнический пулемет. Виллем, задрав голову, смотрел в небо. Оттуда сыпался предательский град. Сквозь туман не было видно ничего, но отчетливо было слышно: что-то приближается. Викки медленно закрыл глаза. Ватную пустоту прорезал пронзительный свист снаряда. Прозондировав притихший туман ухообразными локаторами, летучие крепости двинулись на запад, к первому форпосту, опустошенному войной и неудавшимся миром.

— Стой, стой, ты куда?! Ты что?! — Николас вцепился в снимок, снимая его пальцами. Сверкнув на прощание, с бумаги медленно пропал Гравицкий. Сердце Никки застучало где-то у горла.

— Что за дьявольщина! Да ты что… Через пять минут пропали Суарсгорды. Десять минут жизни бумага дала рулевым.

— Викки, не вздумай. Викки, — бормотал Николас, вцепляясь в фотографию. Пропал Ливадный. За ним — Виллем. Николас замер, глотая воздух. Рванул с себя одеяло, зашарил рукой по тумбочке. Притянул к себе шкатулку, вложил в нее фото. Со снимка, улыбаясь и подняв голову, смотрел искоса один Никки.

— Вилли, ну ты же поймешь? Поймешь, да? — бессмысленно бормотал он, захлопывая крышку и щемя себе пальцы. — Пожалуйста, Вилли… Шкатулка была пуста.

— Пойми, а?