Не потеряй душу - [16]

Пока я, ошеломленная и объятая ужасом, смотрела, как санитары наполовину тащили новенького через крыло, дядя Брендон отвел тётю Вэл в угол ныне уже пустого общего зала. Он бросил на меня короткий взгляд, но я притворилась, что не заметила. Я понимала, что дядя не хотел бы, чтобы я услышала то, что он собирался сказать.

— Мы все делаем неправильно, Вэл. Она не должна оставаться здесь, — с яростью прошептал он, и внутри я возликовала. Есть у меня шизофрения или нет — а диагноз еще даже не подтвердили — мне не место в Лейксайд. В этом у меня не было сомнений.

Краем глаза заметила, как моя тётя скрестила руки на узкой груди.

— Доктор Нельсон не позволит ей уехать, пока…

— Я смогу его переубедить.

Если кто-то и мог, то это дядя Брендон. Он даже рыбе воду мог продать.

Один из санитаров выпустил руку своего подопечного, чтобы поправить плед, и парень толкнул его в спину, затем попытался избавиться от другого санитара, а теперь выкрикивал какие-то проклятья.

— Сегодня не его смена, — прошептала тётя Вэл, по-прежнему напряженно пялясь на суету. — Ты сможешь встретиться с ним только завтра.

Хмурость дяди усугубилась.

— Первым делом позвоню ему утром. Сегодня последняя ночь Кейли здесь, даже если мне самому придется вырывать ее отсюда.

Если бы я не боялась привлечь внимание к тому факту, что подслушивала, то я бы подпрыгнула и возликовала.

— Предполагая, что у нее больше не было… эпизодов после того случая, — сказала тётя Вэл, фактически маршируя по фойе.

И вот тогда я заметила Лидию, свернувшуюся клубочком в кресле в дальнем углу комнаты, ее лицо скривилось от боли, она наблюдала за нами тремя вместо того, чтобы смотреть на суету, как и все. Девочка даже не попыталась спрятать тот факт, что подслушивала, и даже улыбнулась мне тонкой грустной улыбкой, когда увидела, что я заметила ее.

Когда персонал взял новенького под контроль и безопасно успокоил его в закрытой комнате с ремнями, тётя и дядя быстро попрощались со мной. И в этот раз, когда дверь крыла закрылась за ними, мой обычный поток горечи и отчаяния прорезала тонкая, сладкая ленточка надежды.

От свободы меня отделяли восемь часов и один телефонный звонок. Отмечу это сожжением дизайнерского спортивного костюма.

* * *

Следующее утро стало моим седьмым днем в Лейксайд, и первой моей мыслью после пробуждения было то, что я официально пропустила танцы. Но слишком сильно расстраиваться по этому поводу было тяжело, потому что последовала вторая мысль — сегодня я буду спать в своей постели. Одно воспоминание об этом заставляло посмотреть на все в более ярком свете.

Может, в конце концов я не была сумасшедшей. Может, у меня всего лишь предрасположенность к паническим атакам, и таблетки, выписанные доктором, могли взять их под контроль. Может, я могла иметь нормальную жизнь, как только оставлю Лейксайд позади.

Я проснулась, когда еще не рассвело, и сложила половину паззла на пятьсот деталей до того, как сестра Ненси пришла в общий зал с вопросами о здоровье моего желудочно-кишечного тракта и моих суицидальных импульсах. Я даже улыбнулась, пока прикусывала язык, чтобы не дать сорваться словам о том, куда она может засунуть свои вопросы.

Остальным членам персонала мое хорошее настроение показалось подозрительным, и, клянусь, меня проверяли чаще, чем обычно. Что было бессмысленно, потому что я только и делала, что собирала паззл и пялилась в окно, жаждая свежего воздуха. И пончик. Я умирала от желания слопать пончик только потому, что я не могла его получить.

После завтрака собрала все свои вещи. Каждый дурацкий яркий спортивный костюм и каждую пару пушистых носков. Мой экземпляр «О дивный новый мир» и мою рукопись — эссе на тысячу двадцать два слова, каждое из которых я пересчитала. Трижды.

Я была готова уехать.

Сестра Ненси заметила мою упакованную сумку и аккуратно застеленную кровать, вскинула одну бровь, но не сказала ничего, когда проверила меня и сделала отметку на планшете.

К ланчу я бесконтрольно нервничала. Постукивала вилкой по столу, выглядывала в окно, высматривала дядину машину на парковке. Или тётину. Каждый раз, поднимая глаза, я видела, что Лидия смотрит на меня, немая хмурость написана на ее лице вместе с постоянной гримасой боли. Что бы с ней ни произошло, ей становилось хуже, я ей сочувствовала. И не могла не задаться вопросом, почему врачи не давали ей болеутоляющее посильнее. Или вообще, давали ли они ей таблетки.

Я собирала головоломку около часа после ланча, когда громкий треск послышался со стороны крыла для мальчиков, и санитары сорвались в том направлении. Пока они бежали, мою грудь, словно кулаком, охватила знакомая хмурая паника и сжала так сильно, что я не могла дышать.

Меня омыло отчаяние, горькое и отрезвляющее. Нет! Не снова! Я сегодня уезжаю…

Но только если не закричу. Если они не привяжут меня к кровати. Если не вколют мне полный набор успокоительных, чтобы я проспала следующие пятнадцать часов.

Сердце качало кровь по моей системе так быстро, что кружилась голова. Я оставалась сидеть, пока другие пациенты вставали, настойчиво двигаясь к широкому дверному проему. Крик еще не зародился. Возможно, если я абсолютно не буду двигаться, он и не вырвется. Может, в этот раз мне удастся его контролировать. Надеюсь, таблетки помогут.