Не покидай меня - [5]

Свекровь жила в одном с ними городе, но каждый свой визит обставляла так, как это делала, вероятно, английская королева в зарубежных вояжах. Для самих же детей поездка с ночевкой к бабуле и дедуле воспринималась как бесчеловечное наказание, превышавшее меру всякой вины.

— Да, я понимаю, — прошелестело в трубке. — Вероятно, он очень устал. Он плохо выглядит. Леня хоть немного гуляет на свежем воздухе?

— Ну, вы легко это выясните, просто задав ему тот же вопрос, — не без удовольствия ответила Ира. Иногда ей хотелось, чтобы свекровь хоть на минуту перестала изображать из себя инопланетянку. — Вероника хочет поговорить с вами…

Дочь выпучила глаза и замотала головой. Вдобавок залепила ладонями рот. Ира снова сделала строгие глаза и вручила ей телефон. Вероника сощурилась с выражением «я злая, злая, злая и все потом припомню» и взяла трубку.

— Привет, бабушка! А мы блины кушаем.

Голос дочери при разговоре со стариками неуловимо менялся. Если дома она говорила или капризно, или дурашливо, или резко-насмешливо, или тоном «я ребенок-оригинал», то при них со слащавой жеманностью совсем маленькой девочки, которая потерялась.

Ира не слышала второй половины диалога, но вполне его себе представляла.

Бабушка:

— Вы хорошо себя ведете?

Вероника:

— Я — да. А Ваня так себе.

Бабушка:

— Нельзя ябедничать на брата.

Вероника, отбиваясь рукой от молчаливо-возмущенного Ваньки:

— Я не ябедничаю. Факт рассказываю. Он меня эксплуатирует, как рабыню Древнего Египта. А у меня терпение резиновое. Я вся в папу, бабушка.

(Девочка в совершенстве изучила искусство ядовитой лести.)

Бабушка:

— Да, деточка, конечно. Вы приедете на эти выходные?

Вероника, опрокидывая чашку и разливая чай по всему столу:

— Ой, у меня в эти выходные репетитор по английскому. А Ванечка совершенно свободен!

В этот момент телефон выпал из рук Вероники, пытавшейся увернуться от свернутого блина, который уже почти засунул ей в рот наподобие кляпа раздосадованный брат. Дочь пронзительно завизжала и умчалась в коридор. Ваня пустился вдогонку.

Ира выудила трубку из чайной лужицы и прислушалась.

— Боже, что у вас там происходит? — скрипела свекровь.

— Виктория Павловна, простите…

— Ты должна быть чуть более строга к ним.

Ира вздохнула, пытаясь промокнуть чай полотенцем:

— Да, да, конечно. Но это дети…

— Не удивительно, что Леня так на себя не похож. Он издерган. Впрочем, у него всегда есть тихая гавань в доме родителей.

— А он собирается из этой тихой гавани отбыть к нашим пиратским берегам сегодня вечером? — Ира почувствовала раздражение, которое не могла удержать под замком. Тем более что дети явно устроили в комнате криминальные разборки. — У меня сегодня на вечер были планы, и Леня обещал быть дома.

— Планы? У тебя?

Кажется, Ире удалось сдернуть со свекрови тогу невозмутимости. Она даже представила, как мелко подрагивает венчик ее сиреневых волос.

— Ну, как бы да. Вы что-то имеете против?

Виктория Павловна отступила и сменила тему разговора (Заботины отличались поразительным умением это делать):

— Так мы сможем заехать за Ваней в субботу?

«Ваня, извини. Я сделала для тебя все, что могла», — мысленно усмехнулась Ира и сказала в трубку: — Он будет вас ждать. Только не покупайте ему больше перчатки. У него уже три пары лежит, и он их не надевает. Предпочитает варежки.

— Хорошо, — несмазанной петлей прозвучал голос свекрови. — Я передам Лене, что ты телефонировала.

Всего две минуты разговора, а Ира чувствовала себя вымотанной. И это слово «телефонировала»… Она теперь часто удивлялась, как смогла прожить три года бок о бок с родителями мужа. Терпения что ли тогда было больше? Или робости из-за того, что ее взяли в «приличную» семью в пятикомнатную квартиру?

В глубине квартиры что-то звякнуло и разбилось. После этого в доме наступила тишина. Ира даже не дернулась. Разом снизошло облегчение. Ради таких моментов она готова была покупать по вазе в день. Теперь эти двое будут сидеть как мышки в своих углах. Какое же чудное изобретение — дамоклов меч!

Напевая, Ира не спеша мыла посуду и убирала со стола. Обычно это делал Леня. Мягко отстранял от раковины и принимался за дело. Он любил хлопотать по дому. Однако у него, как у любого другого человека, у которого руки растут не оттуда, выходило все вкривь и вкось. Таков уж Леня. Она мысленно увидела мужа, который умел варить суп только из пакетиков, — жалкого в своей беспомощности и наивно верящего в то, что его литературные изыскания и терзания кому-то нужны в этой стране. Муж никогда не знал, сколько стоит проезд и где купить хорошие продукты. Муж не умел вбивать гвозди. Муж никогда не смел ответить на грубость — мямлил что-то, извинялся, краснел и, как правило, спешил ретироваться. Однажды именно Ире пришлось «наезжать» на хама, который протиснулся в очередь впереди Лени, промолчавшего с видом жалким и отстраненным. Он стыдился себя такого. А Ира старалась не зацикливаться, чтобы не усугублять этот стыд. Достоинством Лени была его любовь. К родителям, к ней, к детям, к литературе, к своему городу. Не любил он только неловкие ситуации, хулиганов и жареную печенку.

Муж любил своих родителей. Часть этой любви дарил жене. Она знала все это. С самого начала знала. И по-своему увлеклась. Пять лет в Литературном институте она не поднимала головы от книг. Стипендии и крошечной зарплаты официантки в одном демократическом кафе хватало только на продукты, книги и на проезд от общаги на Добролюбова до Тверского бульвара. Исключая, конечно, бесплатные походы по студенческому в музеи и на литературные тусовки в разных частях города. Потом был диплом, госы, выпускной, выезд из общаги на съемную квартиру и мучительный поиск работы. Ира набирала и редактировала тексты на своем стареньком лэптопе, писала статейки за себя и за других, перебивалась как могла, чтобы зацепиться в Москве… Знакомая картина для многих приезжих. Стало полегче, когда Ира начала писать для светских глянцевых журнальчиков легкие, ироничные статейки.