Не по чину - [17]

.

Или нужна? Выставить ее перед воротами осажденного Пинска и потребовать сдачи города? А если не сдадут?

Обороной Пинска руководят не Мономашичи, а Святополчичи, им Агафья почти никто – баба из конкурирующей ветви Рюриковичей. Святополчичи натерпелись от Мономашичей всяких обид и унижений выше крыши, могут и послать шантажистов в самые разнообразные места. И что тогда делать полочанам с Агафьей? Убить? А как потом с Мстиславом Киевским договариваться? Он за родную сестру от Полоцка одни головешки оставит, и общественное мнение, что характерно, будет на его стороне! Вот и выходит, что использовать плененную княгиню во время боевых действий нельзя, а надо придержать до начала переговоров.

Вывод: у Полоцка и Литвы планы на заложников из Городно не могут совпасть в принципе – Литве пленников надо «реализовать» быстро и с материальной выгодой, а Полоцку – в долговременном плане и с выгодами политическими. Вот уж в самом деле «телега, конь и трепетная лань». Да, прав был товарищ Пушкин: сотрудничество таких разных субъектов до добра не доведет. Скорее всего, литвины о похищении княгини даже не знают… Во избежание, так сказать, а то еще свою долю требовать надумают».

Мишке даже слегка обидно стало, когда вернувшийся с Матвеем и еще одним опричником Дмитрий прервал сольное выступление пленника.

– На-ка вот, горло пополощи. – Матвей передал Мишке завернутый в тряпицу туесок с какой-то слегка маслянистой, пахнущей медом и травами горячей жидкостью. – И давай я тебе горло укутаю, в тепле его подержать надо. Ну и помалкивай, разве что шепотом, да и то не надо бы.

Тут же нарушив предписание лекаря, Мишка прошептал:

– Что там с бабами?

– Да не пустили меня! – досадливо ответил Матвей. – Сами как-то управляются.

Мишке тут же вспомнилось, как после падения матери из саней точно таким же тоном возмущалась Юлька: «И меня выгнала! Говорит – не мое дело, а как я учиться буду, если до больных не допускают?» Мотька вроде бы и боялся, говорил, что не умеет с бабами, а вот поди ж ты – не допустили, и раздосадовался. Истинно лекарское нутро у парня.

– Там в доме трое раненых из этих… – Матвей мотнул головой в сторону лежащего на земле «панталексуса», – не жильцы. Один уже отошел, двум другим недолго осталось. Раны черные, смердят гадостно. Сами мужики в жару и без памяти. И… – Матвей поколебался, – брошенные они какие-то. Лежат в клетушке малой, похоже, что за ними никто и не ходил. Ну, разве что девчонка та, которую ты у стены тискал. Да много ли она могла? Так только – напиться подать да пожалеть. Из тех, что мы побили, троих сразу насмерть, еще один совсем плох – я думал, что ему только лопатку болтом раздробило, а он вдруг кровью харкать начал. Видать, глубже достало. Второй, которому ты, Минь, локоть разворотил, вроде бы ничего – может, и руку отнимать не придется. Ну и этот, – Матвей указал на «панталексуса», – ему бровь болтом начисто смахнуло и жилу на запястье порвало, ладонь как тряпочная болтается…

– Стой! – прервал Матвея Дмитрий. – Так у него кость не сломана? А зачем палка примотана тогда?

– Так затем и примотана, чтобы ладонь не болталась и рана не открылась. А чего вы с ним делали-то?

«Та-ак… Это, значит, он с потерей сознания ваньку валял? Нет, разорванное сухожилие тоже не подарок, но не сравнить же с раздробленной костью».

Мишка глянул на пленного, и тот не отвел взгляда, а полуприкрыл веки, словно соглашаясь с чем-то.

«А ты наглец, мусью панталексус! Уже, надо полагать, решил, что установил со мной «особые отношения». Ну-ну, будем посмотреть…»

Мишка знаком велел Матвею и опричнику оставаться с пленным, а Дмитрию махнул, чтобы шел с ним туда, где лежали двое раненых «террористов». По крайней мере, с одним из них, судя по словам Матвея, можно было разговаривать.

Раненый оказался в одиночестве: видимо, второй уже отмучился, и его отволокли к убитым. Молодой, лет двадцати парень сидел, мерно раскачиваясь из стороны в сторону и прижимая к животу перевязанный локоть – рана его заметно мучила.

– Как звать? – не дожидаясь Мишкиной подсказки, рявкнул Дмитрий.

– Селиван.

– Как смел княгиню с детьми обидеть, тать?

Селиван глянул на Дмитрия как на безнадежного идиота и коротко процедил:

– Приказ.

Мишка придержал рукой своего старшину, явно собиравшегося вразумить пленного добротной затрещиной, и прошептал:

– Почему не повезли, куда уговорено?

– Почему не доставили княгиню, куда следовало, а потащили в другое место? – грозно вопросил Дмитрий.

– Боярин велел.

– Какой боярин? – Дмитрий снова не стал ждать Мишкиного вопроса.

– Боярин Никодим.

«Ага, значит, не просто дружинник, а все-таки боярин. Ну, можно было бы и догадаться».

– А зачем это ему? – прошептал Мишка. Дмитрий повторил вопрос.

– Так кто ж его знает? – Селиван поморщился то ли от боли в руке, то ли от странности вопроса. – У него вечно все не как у людей.

– И что? Никак вам это не объяснил?

– Сказал: «Так надо». И все.

– А ляхи?

– А в морду! – с неожиданным ожесточением ответил пленный. – И ногами еще попинали.

– Ну а дальше что было?

– Дальше прятались… детишки заболели… потом нас боярин Васюта нашел…