Не отверну лица - [2]

— Арина Буланова нынче борозду ведет... Вроде, за коренника у них, — с грустью проговорил Егор Ильич. — Старший сын и муж у тетки Арины на войне... А вон та, что по правую руку от нее, — маманя...

Паренек, обрадовавшись матери, подпрыгнул на месте и побежал к пахарям, кинув на ходу:

— Пойду-ка я подмогну им на повороте!..

Заробев от мысли, что колхозницы увидят меня или догадаются, зачем солдат пожаловал к ним в страдную пору, я кинулся в переулок.

— Ну что, пришлют лошадей? — спросил Анисим Голубь, не дожидаясь, пока я доложу командиру о выполнении задания.

Я молча подошел к сержанту, попросил у него бинокль и, наметив ориентиры, указал сектор наблюдения.

Лицо сержанта вытянулось, едва он поднес бинокль к глазам. Смерив Голубя уничтожающим взглядом, Туляков передал оптику ему.

Мы все видели, как заиграл, задергался шрам на щеке ефрейтора, но тот словно не чувствовал. Он прижимал к затуманившимся глазам бинокль даже тогда, когда отвернул лицо в сторону. Голубь хотел таким образом задержать стыдную слезу, вдруг навернувшуюся на глаза. Но она предательски покатилась по изуродованной щеке, исчезая в грубых складках шрама.

Когда бинокль обошел весь расчет, бойцы молча сгрудились у гаубицы. Помнится, никто из нас не подавал команд, мы не хотели даже смотреть друг на друга. Но гаубица с первого захода выскочила на насыпь. Боясь оглянуться назад, мы катили ее по песчаному полотну, не разбирая дороги, — через лужи и ухабы.

Если бы вместо насыпи тогда оказалась крутая гора, мы все равно не остановились бы, пока не достигли ее вершины.

НЕ ОТВЕРНУ ЛИЦА

По сигналу тревоги к месту сбора должны являться все: и строевики, и подрывники, и бойцы хозяйственного взвода. А уже на месте, сообразуясь с обстановкой, командир усиливал огневые расчеты, определял резерв и отсылал в тыл всех, кому положено было там находиться до получения новых распоряжений. Ездовой дед Овсей, партизанский конюх, мог бы и не спешить в строй по команде. Никто от него этого не требовал. На попечении древнего Овсея было шесть заезженных одров и гнедой рысак Буш, отбитый у немцев и названный так по фамилии своего хозяина крейсляйтера Буша.

Хлопот с худобою хватало, да и какой из Овсея строевик: чуть к перемене погоды — ноет поясница, своевольничают ноги. Восьмой десяток разменял в первую партизанскую зиму.

Однако стоило деду взглянуть на лицо командира бригады, когда тот вскочил на рысака и с места в галоп кинулся к дальним землянкам, и он покрепче затянул узлы на коновязи и потянулся за трофейным карабином. По причине неодолимого презрения к германскому оружию и за всякими некогдами карабин этот порыжел под спудом кормушки.

Тревога оказалась не шутейной. Весь вражеский гарнизон вышел с рассвета для прочесывания леса. Все партизаны рассредоточились по опушке. Даже санитарка Поля, пристроив свой немудреный чемоданчик в колдобине под кустом боярышника, стала окапываться рядом с пулеметчиком Сенькой Шиловым. Сенька помогал ей, маскируя окопчик ветками.

Дед Овсей, не дождавшись разрешения идти к коням, привалился к подопревшему ольховому пеньку у самого буерака, чтобы одним глазком присматривать за лошадьми. «Надо было мне пораньше подняться да к роднику сводить скотину», — укорял он себя, предчувствуя затяжку в сражении.

Старый партизан вытащил затвор, протер его рукавом, дунул в ствольную коробку, выветривая засохшие листочки клевера, и вогнал в магазин один за другим четыре патрона, которые всегда валялись у него в кармане среди табачного крошева.

Командир бригады Павел Саворенко, обойдя позиции, подошел к деду. Поначалу он хотел было отослать старика подальше от опушки, но бросилась в глаза строгая армейская выучка Овсея — и как он взял карабин, и как по-уставному изготовился к стрельбе...

Поразмыслив о чем-то своем, улыбнувшись в усы, — такой уж был этот лихой на язык человек! — Саворенко определил ездовому боевое задание:

— Поскольку ты, Овсей Крисанович, крайним оказался, на тебе теперь весь наш левый фланг держится. Бей самого крайнего — это и будет твоя мишень. Не попадешь... — он покосился на карабин, — или осечка случится — Сеньке крикнешь, он поможет...

Старику не понравилось, что командир засомневался в нем. Но об этом он скажет Пашке после заварухи. А сейчас дед Овсей отозвался молодцевато, как встарь:

— Рад стараться, товарищ Саворенко!..

Каратели схлынули в русло пересохшей реки и долго не показывались оттуда. Командир уже подумывал о том, чтобы дать команду минометчикам. В буерак были посланы дозорные: предупредить о возможном обходе с фланга.

Овсей Крисанович так напряг свое зрение, глядя на крайний куст у кромки лесного оврага, что глаза заткало поволокой. Партизан смахнул влагу с ресниц и привстал на колени, чтобы затем лечь поудобнее. Но вдруг кольнуло в пояснице — едва не крикнул от боли. Проклятый радикулит, не считаясь ни с годами, ни с обстоятельствами, вел свою гнусную работу в старческом теле и днем и ночью. Пришлось потихоньку лечь в прежней позе.

Раздумья о неотступных немощах отвлекали деда, мешали ему сосредоточиться. «По хорошей поре, — жалел себя старик, — валяться бы мне на печи или кости парком прогревать в бане. Согнали гитлерюги поганые с родимых мест и печку развалили вместе с хатой...»