Не отступать и не сдаваться - [49]

Из всех моих факелов лос-анджелесский оказался единственным, который можно было зажечь самостоятельно в любое время. В его рукояти была спрятана емкость с пропаном. Нужно было всего лишь поджечь войлочный фитиль горючей жидкостью, а потом открыть пропан, чтобы пламя стало больше. Принцип работы остальных факелов был иным: когда топливо заканчивалось, переставал гореть и факел.

Свой факел с Олимпийских игр в Лос-Анджелесе я показывал во многих школах. Обычно я поднимался на сцену и поджигал его, а дети подходили ко мне, чтобы с ним сфотографироваться.

Когда я участвовал в эстафете перед Олимпийскими играми 1998 года в Нагано, мой забег должен был начинаться в Дзёэцу, который когда-то назывался Наоэцу. Пламя прибыло накануне, и его бережно хранили для церемонии.

Потом состоялся банкет. Утром мы пошли к шатру. Спортсменов представили друг другу, звучали торжественные речи. Мэр сказал: «Добро пожаловать в Дзёэцу – теперь уже при других обстоятельствах».

Потом я взял факел, поднял его, и предыдущий бегун его зажег. Я повернулся к собравшимся, чтобы всем было видно, – и побежал.

На мне был чудесный легкий костюм для бега, но тренировался я в своей обычной одежде, надевая дополнительно пару свитеров от холода, а еще – чтобы добавить лишнее утяжеление. Большинство людей ведь понятия не имеют о том, что нести факел тоже нужно уметь. А значит, надо тренироваться. Он ведь на самом деле не очень тяжелый – может, фунта четыре, – но держать его нужно все время высоко поднятым (а еще улыбаться). Поэтому мускулы на руках должны быть крепкими.

Встречал я на своем веку таких бегунов, которые несли факел, но при этом забывали (а может, даже и не знали) о тренировках. Их рука вдруг начинала предательски ныть, и они ее опускали.

Выглядели они в этот момент жалко. А это было вовсе не обязательно. И знаете почему? Можно же поменять руки. Без проблем. Все подумают, что вам просто захотелось помахать кому-то из толпы, стоящей на другом конце дороги.

До тех пор, пока вы подготовлены и делаете все от вас зависящее, стыдиться вам нечего. Просто действуйте согласно ситуации.

Прощение как фактор исцеления

Луи и правда стал совершенно другим человеком, способным забыть всю горечь унижений и искренне простить своих обидчиков.

Синтия Эпплуайт-Замперини, 1999 год

В течение многих лет после окончания Второй мировой войны я часто вспоминал о моем пребывании в Японии, и в частности о Птице. Чтобы просто проверить себя, я время от времени представлял себе Птицу, которому удалось избежать наказания, и прислушивался к своим ощущениям. Ничего. Меня это больше не трогало.

Однажды какой-то мужчина из кинокомпании Universal Pictures спросил меня: «Вы простили японцев, но разве вы не осуждаете их за то, что они сделали?» Я думал об этих словах: настоящее прощение идет от сердца и не предполагает осуждения. Некоторые люди вроде бы прощают других, а сами продолжают думать: «Ах, этот сын такой-то матери, что он со мной сделал?» Но разве же это прощение?

Уж если прощаете, то нужно отпускать ситуацию.

В конце 1997 года продюсер CBS Драгган Михайлович готовил к выпуску небольшой тридцатиминутный фильм обо мне для Олимпийских игр в Нагано под названием «Великий Замперини». Как-то он позвонил мне и сказал: «Только не упадите со стула».

– Хорошо, сижу, держусь. Что случилось?

– Я нашел Птицу. Он жив.

– Что?!

Когда я возвращался в Японию в 1950 году, я заезжал в тюрьму Сугамо, куда заключили всех надсмотрщиков из лагерей для военнопленных. Я хотел встретиться с ними лицом к лицу, посмотреть им в глаза и предложить забыть старое. Я надеялся отыскать среди них и Птицу, но он исчез, и все думали, что он покончил жизнь самоубийством. На самом же деле Мацухиро Ватанабэ прятался долгие годы в лачуге в горах Нагано и смог покинуть ее только после объявления всеобщей амнистии.

– Да, мы нашли его и собираемся припереть к стенке и взять интервью. Вы хотите с ним встретиться? – спросил Драгган.

– Конечно, – ответил я.

Драгган выследил Птицу, позвонил ему домой и поговорил с его женой. Он поинтересовался, возможно ли взять интервью.

Она ответила, что муж болен. Через несколько дней Драгган позвонил снова. На этот раз жена Ватанабэ сказала: «Он в отъезде».

Тогда Драгган и его съемочная группа, в которую входил и заслуженный репортер CBS Боб Саймон, собственно, делавший репортаж о Птице, решили спрятаться и проследить за домом. Они обнаружили, что Ватанабэ подолгу гуляет недалеко от дома, и расставили камеры вдоль дороги. Еще одну камеру, совсем крошечную, спрятали в шляпе одного из членов группы. Когда Птица вышел, телевизионщики подошли к нему и, обращаясь через переводчика, поинтересовались, действительно ли он Ватанабэ.

– Да, я Мацухиро Ватанабэ, – ответил он. После соблюдения обычных формальностей он согласился поговорить.

Когда его спросили, знал ли он Луи Замперини, Птица ответил: «Ах да, Замперини-ка. Орымпи-ка. Самый лучший заключенный. Я хорошо его помню. Хороший заключенный».

– Хотите с ним повидаться?

К моему удивлению, он сказал, что хочет.

Когда интервью было в самом разгаре, из дома вдруг вышли сын и внук Ватанабэ и стали слушать разговор.