Не от мира сего - [293]

- У вас тут, похоже, бывают богоискатели разных толков. Поместить бы иконку в уголке, да часовню, где помолиться можно, устроить.

- Пойдемте, я Вам кое‑что покажу, — и Андрей повел гостя по длинному, похожему на больничный, коридору. Открыл дверь в просторную, с высокими потолками библиотеку, и о. Герман сразу приметил «Православное Слово» и иные издания Братства. Большая застекленная дверь вела в следующую комнату — через стеклянный потолок лился яркий солнечный свет. Там была домашняя церковь. К своему изумлению, о. Герман на стене увидел икону Христа. «Так вот, значит, где они молятся!» — догадался о. Герман.

- И Вы, очевидно, бываете здесь. Часто ли? А как Вы молитесь?

Андрей подошел к алтарю, воздел руки и принялся вслух истово молиться о том, чтобы Господь свел их с о. Германом в молитвенном союзе. Слова шли из глубины души, и о. Герман увидел, сколь глубоко этот человек прочувствовал христианство. Удивительно открыть такое в англиканском или протестантском пасторе. Отец Герман подхватил конец молитвы: «Аминь!» Андрей подошел к нему и признался, что очень бы хотел принять Православие, но он отвечает за многочисленную паству, а потому не свободен. Сказал, что под его началом в ордене много братии и сестер и что он в ответе за это Братство полумонашеского толка. Спросил, нужно ли ему сразу креститься и принимать Православие, бросив всех, или подождать, пока к этому же решению придут и другие, вся его паства целиком.

Отец Герман вспоминает: «Он взял меня за руки и попросил ответить тотчас же, предстоя перед Господом. Я вложил в ответ всю душу, всю боль после дьявольского бичевания, которому подвергся только что в отместку за годы нашего с о. Серафимом беззаветного служения Богу. Я чувствовал: о. Серафим рядом, слышит меня. Я сказал:

- Брат мой! Ты выбрал удачнейшую минуту для своего вопроса. Сейчас момент истины, и я поведаю ее тебе: не принимай Православия, покуда не готовы твои подопечные. Иначе церковные иерархи съедят тебя с потрохами, разрушат всё созданное твоим трудом, выхолостят дух братского единодушия, прикрываясь высокими словами о послушании, смирении и прочем. Сами они — бесплодные смоковницы и апостольского духа не стяжают. Они лишь способны погасить и ваш огонек веры «во имя Православия». Оставайтесь пока сами по себе, набирайтесь сил, дабы стать самостоятельными тружениками Православия.

Он вздохнул, перекрестился, потом спросил: — Так ли я перекрестился?

И мы перекрестились вместе.

Потом Андрей показал мне дом. Назывался он «Рафаилов дом» в честь св. архангела Рафаила и принимал под свой кров бедствующие семьи. Находился он в ведении братии ордена. Он мне очень напомнил братство малоросских христиан: своим уставом, обычаями, школами (одна из них стала впоследствии Киевской Богословской Академией, первой крупной богословской школой в России).

Он провел меня по комнатам, где играли дети, показал кухню, рабочие кабинеты, познакомил с 90–летней основательницей приюта, госпожой Эллой Ригни. Мы немного побеседовали. Во время разговора он подошла к окну и, указав на лужайку перед соседним домом, сказала, что они все молятся о покупке этого дома вместе с лужайкой для будущего расширенного приюта — «Рафаилово селение». Я был поражен! Как скоро сбылось то, о чём я прочитал в Новом Завете в келье о. Серафима — меня буквально привели в «другое селение»!

Потом Андрей отвез меня в «аббатство», где я застал братию и сестер за общей трапезой. После того, как я побывал у них в церкви, они попросили меня рассказать о себе. Чувствуя себя среди «своих», я нарисовал им пастырский образ о. Адриана, известного апостольскими трудами, — и печать взаимной навеки любви с моими слушателями скрепила наши сердца».

ОТЕЦ ГЕРМАН МНОГО ездил по всей стране, выступал с лекциями, прочитал весь курс «Богословской Академии Нового Валаама», стараясь передать людям дух живой традиции, унаследованной от еп. Нектария и других наставников. Сопровождавшие о. Германа видели в его беседах и выступлениях яркое проявление благодати Божией, необъяснимое и чудесное. Отец Герман вспоминает: «Мне казалось, я знаком с этими людьми всю жизнь — все они были мне дорогими, почти родными». И постоянно он ощущал незримое присутствие о. Серафима.

Общество оказалось весьма восприимчивым к Православию, видело в нем подлинное мистическое христианство, к коему так долго и трудно шли во тьме неведения. Конечно, трудно было ожидать сиюминутного перехода в Православие такой большой группы. Предстояло еще немало борьбы и поиска. Надо было их катехизировать на их уровне, чтобы дух оптинский и валаамский проник в их сердца.

В Светлую седмицу 1984 года один из священников ордена, пастор Нафанаил, навестил монастырь преп. Германа. День выдался холодный, туманный. После службы Нафанаил пошел на могилу о. Серафима. На душе было неспокойно: что‑то новое, волнующее вошло в жизнь, но пока непонятное — до сути не докопаться. Красота и глубина Православия очаровала его и утолила духовную жажду, но придет ли к тому же вся община? Будучи одним из лидеров Братства, он, конечно, постарался разузнать, что же уготовано его пастве, и вскоре постиг как внешнюю сторону, так и внутреннюю Божественную суть Православной Церкви. Он обнаружил, что, к примеру, только в Америке Православие расколото более чем на 50 (!) различных «юрисдикций», каждая группировка со своими претензиями, каждая — как удельное княжество. Среди православных он узрел то, о чём некогда горевал о. Серафим и что старался преодолеть — стремление к внешнему «правильному» уставничеству в ущерб живой традиции истинного христианства. Если орден приобщится Православия, не случится ли с ними того же, не увлекутся ли они буквой, утеряв Дух и благодать Божию, сопутствовавшую им доселе — таким вопросом задавался Нафанаил.