Место, облюбованное людьми для своих духовных надобностей, было мило и всякому зверью, надобности у которого были вполне приземленные: полакать водицы. Так и считалось, что, коль собрался кто к Pöhöttää (от слова "пучить", примечание автора), сначала нужно было оглядеться. Не то вывалишься к купели, а там место занято: сидит какой-нибудь медведь и напивается в свое удовольствие. Чего дальше делать? Кто быстрее медвежью болезнь схватит?
Добрышу принесли со всеми предосторожностями. Пошумели деликатно, подождали чуть-чуть, да и спустились к воде - пусто, зверь весь вышел. Ручей, как ему положено, журчал, пучился пузыриками в бочажке, и в центре купели отражалось небо.
Крестный отец уложил младенца у воды и проговорил причитающиеся по такому случаю фразы, суть которых в произвольной форме была одна: вот, Господь, новый человек, ему жить и развиваться, не отврати лика своего от него, и пусть будет все, как должно быть.
- Omena (яблоко, в переводе с финского, примечание автора), - сказали папа и мама, а Добрыша промолчал, потому что еще не научился разговаривать. Но руками и ногами он владел, будь здоров.
Когда-то давным-давно Змей-искуситель пожалел несчастных болванов Адама и Еву, уговорил последнюю куснуть яблочка, отчего та сразу поняла, что она нага, помимо несчастья обрела краткие миги счастья, и вообще, выбрались они с мужем своим из Эдемского сада, как не оправдавшие доверия. Гад, либо God открыл им глаза путем нехитрой манипуляции с плодом, который всякий уважающий себя человече поминает в особо торжественных случаях.
Может быть, вследствие этого слова, либо по старой генетической памяти, но без змей и тут не обошлось. Правда, узнали об этом взрослые не сразу.
Крестный отец подхватил малого Добрышу в рубашонке и, торжественно оглянувшись на его родителей, ловко и непринужденно макнул ребенка в купель.
- Ой, - сказал папа.
- Авой-вой, - добавила побелевшая мама (почему-то ее в народных пересказах именуют Омельфой Тимофеевной, но это не так, ибо Омельфа Тимофеевна - мать Буслаева, примечание автора).
Если бы младенца окунали без одежды, то ситуация бы стала ясной и очевидной сразу же. Но в святую ручейную воду без одеяний опускаться нельзя, поэтому никто сразу и не заметил, что поверх рубашки Добрыши извивалась змея. Когда же взрослые пригляделись, то отметили про себя, что змей - две, и все они - гадюки. Они извивались кольцами, но как-то все более вяло.
И не мудрено такое дело, потому что ребенок каждой ручонкой сжимал головы у возникших из ниоткуда гадов. Вскоре гадюки вывалили языки и бросили шевелиться - кончился запас воздуха, они и впали в спячку.
Все это время крестный отец держал младенца на вытянутых руках, не зная, что и делать: прерывать крещение - нельзя, но гадюки имеют обыкновение ядовито кусаться. Когда же змеи повисли безжизненными шнурками, он скоренько макнул Добрышу еще два раза.
- Во имя Отца, и Сына, и святаго Духа, - сказал креститель и повернулся к отцу.
Тот двумя резкими рывками вырвал обвисших гадов из рук своего сына и швырнул их далеко в лес. Но далеко те не улетели, зацепились за березовый сук, завязались узлами и поникли.
Только после этого мокрый Добрыша заплакал. Мать осмотрела свое чадо, но следов укусов не заметила.
- Прямо, как Herra Koleus в молодости, - прошептал крестный.
Да, был такой подвиг у Господина Холода (таков перевод с финского упомянутого имени, примечание автора) в младенчестве. Геркулес, северный богатырь, известный позднее, как Санта Клаус, Дед Мороз, начал свою одиссею (напомню, что это означает - путь Одина, примечание автора), задушив змей в своей колыбели.
- Отправится, того гляди, к Рипейским горам, когда подрастет, - вздохнул отец, а мать на него шикнула с негодованием.
- Чего блажишь! Незачем ему туда идти: сам ведь знаешь, никто уже на горе не висит! Некого освобождать.
Действительно, минуло уже то время, когда висел на скале прикованный Праметар (pra - усиление слова "metar" - созидатель, на руническом санскрите, примечание автора), от этого-то и пошло название у всех гор (ripustaa - подвесить, в переводе с финского, riputan - в переводе с ливвиковского, примечание автора). Расплачивался он за свой проступок печенью (maksa - в переводе с ливвиковского, примечание автора), которую клевал орел, каждый день прилетающий, как верили в Пряже, с недалекого от них Коткозера (kotka - орел, в переводе с ливвиковского, примечание автора). С той поры-то и повелось поминать всуе печенку, когда выяснялось людьми, сколько же придется заплатить (maksaa - заплатить, в переводе с финского, примечание автора).
Но от освобожденного Праметара, иногда прозываемого Прометеем, осталась лишь гигантская тень, раскинувшая руки на самой северной скале возле бездонного озера, куда люди и приближаться-то побаиваются (см также мою книгу "Не от мира сего 1" про ковчег и Ловозеро, примечание автора).
Так и начали Добрышу звать в Пряже "Геркулесом" но потом это прозвище само по себе от него отклеилось. Уж больно небогатырская внешность у него оказалась в детстве, ни намека на мужественность:
...не провелик детинушка, оцень крепко толст,
