Не от мира сего-3 - [112]

— Ты мне скажи, — наконец, сказал он.

— Хорошо, — ответил рыцарь. — Местные жители именовали ту землю «Рутенией», что вблизи Руана.

Царь вздрогнул, телохранители напряглись, Эйно Пирхонен изумленно заморгал, а Васька почесал за ухом. Только Садко не удивлялся: он помнил давешний вопрос Царя, на который тот искал ответ. Вот и нашел.

— Если ты имеешь, что мне передать, то прошу тебя, назови мое имя, — Владыка гуанчей выглядел очень взволнованно. Казалось, от слов рыцаря зависела дальнейшая судьба если не всего человечества, то всех островитян — это точно.

Стефан задумался: имя Царя ему никто не говорил. Да и местные жители никогда не обращались к нему так, называя только титул. Если это тайна, то зачем он просит ее раскрыть? В мире тысячи имен, поди, угадай! Среди этой тысячи только одно должно что-то значит, только то, что имело связь с прошлым, что служило кодовым словом.

— Тебя зовут Хольдер, — сказал Дюк.

Царь вытер испарину, проступившую на лбу. Рука его ощутимо дрожала.

— Нам пора? — наконец, спросил он.

— Да, — ответил Стефан. — Вам пора.

Больше не было произнесено ни слова, Владыка гуанчей вышел из залы. За ним никто не последовал, включая телохранителей. Все как-то подавленно молчали, будто подсмотрели что-то, не предназначенное для их глаз. Дюк не пытался объясниться, к нему с вопросами никто не подходил, даже старались смотреть в другую сторону.

Царь вновь появился, когда народ, помаявшись, расселся за трапезу. Большая часть закуски была съедена, пиво и вино почти выпито, но Владыка гуанчей на это не обратил внимания.

— Нам надо всех известить, что пробил наш час, мы уходим, — сказал он собравшимся за столом.

— Когда? — спросил Эйно Пирхонен.

— Три дня, — ответил тот. — У нас всего три дня.

— Пойдут не все, — заметил один из телохранителей, доселе казавшийся немым.

— Неволить нельзя, — ответил за Царя его советник.

Опять пришлось разделиться, по человеку на каждый из пяти островов, не считая Лансароте, который уже и не считался владениями гуанчей, и Тенерифе. На него отправился сам Владыка. С телохранителями, конечно.

Уже перед тем, как разбежаться, Садко изловил Царя за рукав:

— Послушай, Ваше Величество, — сказал музыкант. — Время, конечно, знаковое, но не остался закрытым один вопрос. С нами-то — что? Мы ж, вроде, с вами уходить не собирались. После известных событий и с инквизиторами оставаться нет возможности. Может, есть какое-нибудь ответвление в твоих пещерах: бац — и в Новгороде?

— Ильмень подходит?

Садко показалось, что сановный собеседник над ним посмеивается, поэтому в тон ему ответил:

— Если только не на середину.

— Я свое обещание сдержу. Уйдете все, — очень серьезно сказал Царь.

Больше отвлекать его на разговоры Садко не решился.

На остров Тойнен, самый ближний к агрессорам, отправился Дюк, на круглый, как блюдце Гран-Канария — Василий Буслаев, на некогда красный Гомер двинулся музыкант. Остров Пальма, где оказывал свою помощь в руководстве Илейко, был целью Эйно Пирхонена.

Самый отдаленный остров считался самым трудным, чтобы с него выбраться. Течение не позволяло плыть на маленькой гребной лодке прямо на Теренифе. Пешком расстояние между этими островами можно было одолеть за три четверти суток, на лодке в два раза дольше. Это если по прямой, но такой путь приводил прямиком в океан, куда сносило суденышки с фатальной неизбежностью. Поэтому народ двигался через ближайший, чуть отстоящий в стороне остров Гомера.

Илейко связал несколько лодок вместе, установил на них косые паруса и сбоку приделал руль. Теперь гораздо больше гуанчей могли, рассевшись по настилу, добраться до острова Гомера и Тенерифе. К слову сказать, никто из них не впадал в панику, когда расстояние между ними и твердой землей увеличивалось — где-то жила в них память о морских путешествиях былого «морского» народа.

Все бы ничего, но, как обычно случается, именно в день бегства с Лансароте Садка и товарищей, инквизиторы начали массированный захват ближайших к острову земель. Они высадились на Тойнен, и несколько ударных кораблей двинулось к Гран-Канарии.

Дюк вышел из пещеры, которая располагалась у подножия гор с восточной оконечности суши, в самый разгар боя. Двигающиеся свиньей, ощетинившиеся копьями инквизиторы пытались одолеть разрозненные группки по два-три человека, со свирепым торжеством врубающиеся своими массивными топорами в неприятеля. Гуанчи упивались битвой, бесстрашно принимая смерть — зловещая улыбка и после гибели не сходила с их лиц. Но солдат врага было больше, они были лучше вооружены, прикрывались щитами, так что исход противостояния делался очевидным.

Стефана сейчас же оттеснили от пещеры, пришлось ему, обнажив свой меч, рубиться где-то в тылу захватчиков. Те слегка опешили появлению за спиной атакующих инквизиторов странного человека, надлежащим образом вооруженного и экипированного. Дюк прокричал в сторону пещеры, чтоб все сто человек, затаившихся в ней, выходили осторожно, чтобы вырезать врагов без всякой пощады. На английском прокричал, понятное дело. Так что кое-кто его приказ понял, поделился с товарищем и уже вскоре приличное количество солдат застыло возле дыры в горе, боясь войти, но намереваясь затыкать копьями любого, кто оттуда выйдет.