Не от мира сего-3 - [108]

— Они согласны, — сразу же возгласил Садко. — Только женщин и детей отпустите. Сдадут свои богатства.

— Не пойдет! — возразил Бетенкур. — Когда мы убедимся, что все наши условия выполнены, тогда кого-то и освободим. Пока же пусть туземцы выходят с поднятыми руками и покажут нам свои сокровища.

— Это как: штаны, что ли снимут? — серьезно спросил Васька.

Кто-то засмеялся, видать, понимал язык. Но Меур не хотел превращать свой молебен в балаган.

— Грех, — сказал он. — Торговаться — грех. Вы что — не верите святой церкви? Мы — это не просто так, намерения у нас серьезные. Если где-то кто-то как-то, то мы навсегда. Мир через кровь, а святая инквизиция проследит. Se non a verro, a ben trovato[180]. Понятно?

— Понятно, — выдохнули оккупанты.

— Тогда аминь!

— Аминь, — согласились все.

— Что он такое проблеял? — переспросил Василий у Дюка.

— «Хоть это неверно, но хорошо задумано» с латыни, — перевел тот.

Садко обменялся взглядом со Стефаном и потянул Эйно Пирхонена на выход: все, что нужно, было выяснено. Им попытался заступить дорогу надутый, как павлин, Жан де Бетенкур, но лив и гуанча ловко прошли сквозь него. Тот даже посмотрел, а нет ли в нем дырки. Не было, просто остановить таких богатырей не каждый инквизитор сумеет.

— Стойте! — вдруг, прокричал Меур.

Когда музыкант и его товарищ остановились, машинально втянув головы в плечи, поп кивнул кому-то в сторону.

— В доказательство нашей правоты, — изрек поп. Это был приказ: один из инквизиторов со свистом рассек воздух своим убогим мечом. Клинок оказался, несмотря на свою кривизну, заточен весьма серьезно, а удар у человека был поставлен очень умело. Голова одной из ближних к нему пленниц отделилась от тела, палач ловко подхватил ее за волосы и швырнул в переговорщиков. Не успели Садко с Эйно Пирхоненом хоть как-то среагировать, как с диким ревом из кустов к изгороди ринулся громадный гуанча.

— Нет! — крикнул ему Буслаев.

— Ходу! — заорал, что было сил, Дюк. Его слова, в отличие от Василия, относились к двум застывшим парням.

Лучники и арбалетчики сразу же раскрыли весь свой потенциал, но несущийся вперед каким-то образом отбил зажатым в руках копьем почти все стрелы и болты, вломился в частокол и только после этого запнулся, упал, но кувырнулся через голову и оказался стоящим на одном колене, отставив вторую ногу. В ней сидела стрела, впрочем, как и в плече и боку. К нему бросились все молельщики, толкая и пихая друг друга. Самый ретивый уронил свой меч и подогнулся в конечностях — из его спины вылез окровавленный обсидиановый наконечник копья. Прочие, как могли, махнули своими клинками и разом отошли, чтобы проверить результат.

Гуанча, лежащий на песке, был покрыт ранами так, что кровь из них залила все его тело и песок под ним. Однако он все еще был жив.

— Ну что там у вас? — недовольным тоном поинтересовался Меур.

Услышав его голос, ворвавшийся в лагерь человек, качаясь, поднялся на колени, с трудом обратил взгляд вверх — туда, где сидел поп, и, вдруг, исступлённо закричал. При этом он резко выбросил вперед правую руку: словно выпущенный из пращи камень в мгновение ока сократил расстояние между собой и лбом святого отца. К гуанче снова бросились инквизиторы, но тому уже было все равно. С последним криком и последним усилием жизнь вырвалась из его тела, чтобы сделать этот мир беднее еще на одного достойного человека.

Камень звонко щелкнул Меура по лбу, сбив с него помимо спеси еще и церковную шапку. Глаза у попа сошлись к переносице и закатились под брови. Молебен действительно закончился.

Взбешенные инквизиторы бросились за Садком и его товарищем, но тех уже и след простыл. Тогда они обратили свой гнев на пленных, но тут их встретили с оголенными мечами Дюк с Василием.

— Вы что, не помните, что святой отец сказал? — прогремел Стефан.

— Он мертв! — прокричал кто-то.

— Кто мертв? — слабым голосом промямлил Меур.

— Он жив! — снова прокричал тот же голос.

— Пусть он и рассудит, — добавил Василий.

Но святой отец был сейчас, мягко говоря, не в форме. Глаза у него так и остались косыми, что-то решать ему сейчас хотелось меньше всего. Пока относили его в оборудованную палатку, пока пытались хоть чего-то добиться, гнев улегся. Резать пленных решили отложить на следующий день. Большинству после бессонной ночи и напряженного труда хотелось спать.

Дюк присел возле одной из пленных женщин и заговорил с ней, глядя в сторону.

— Я оставлю в песке нож, как начнет темнеть, попытайтесь незаметно разрезать путы. Передай своим, что за вами легче всего будет прийти с воды: там нет никаких ограждений. Инквизиторы упустили из виду, что если у вас нет кораблей, это не значит, что вы не умеете плавать. Пусть подготовят поблизости лодки, чтобы вы, когда будет удобный момент, к ним приплыли. Все понятно?

— Как же я скажу это? — удивилась женщина.

— А ты что — свистеть разучилась? — хмыкнул Стефан и ушел прочь. Вогнанный в песок по самую рукоять нож остался.

Василий и Дюк понимали, что сегодня ночью при любом развитии событий они становятся вне закона, во всяком случае, принятого у ведомого Меуром церковного воинства. С этим жить как-то можно, вот со стрелой в груди, либо с мечом в голове это будет уже несколько сложнее. Также нельзя было упускать из внимания то обстоятельство, что Бетенкур им не доверяет ни на грош, следовательно, любое их телодвижение будет под контролем.