Не от мира сего-3 - [105]

— Странно, — заметил Дюк. — На судах будто бы ни одной свечи не зажгли, сидят в потемках.

— Так в трюме свет, должно быть, — пожал плечами Василий. — Сквозь борта и не пробивается.

— В такую-то духоту, да в трюме сидеть, — с сомнением протянул Стефан, но более ничего говорить не стал. Он, вообще-то, никогда не видел ночью корабль со стороны. Может быть, слабые огоньки фитилей и лучин действительно не пробиваются наружу? Более сильные масляные светильники и лампы на деревянных судах никогда не использовались — себе дороже, если от случайной волны горящее масло разольется по палубе.

Василий рассказал Садку, что весть о пропаже его флота достигла Новгорода, отчего сразу же была снаряжена поисковая экспедиция, ведомая воеводой Добрышей Никитичем. Музыкант усомнился: как так могло быть, если все его корабли были в полном порядке, никто их не беспокоил и особо не интересовался их планами? Откуда тогда вести? Причем, поступили они, видать, заранее, когда дело торговое было в самом разгаре, и о возвращении домой никто особо не помышлял. Странно это.

— А кто замутил все эти слухи? — поинтересовался он.

— Так князь этот, как его там — Владимир! — ответил Васька.

— Ай, да Вова! Ай да сукин сын! — прищелкнул языком Садко. — И Добрышу с города убрал, и мои резервы под себя подмять хочет. А что же этот Ярицслэйвов отпрыск, Александр?

— Так ничего, — пожал плечами Буслай. — После того, как он откупился и вновь в город пришел, тихо себя ведет. Я с ним ни разу даже не встретился.

— Замыслил что-то, негодяй, — сказал музыкант. — Человек, убивший Фому Толстого ради своего величия, вряд ли перевоспитается.

— Может и так, — согласился Василий. — Новгород — не Европа, пересечемся обязательно. А там и посмотрим.

Садко поведал о своих приключениях, только вскользь упомянув о роли в них Морского Царя. Но этого упоминания хватило, чтобы Стефан задумался: много совпадений с предсказаниями вождя рутенов — и знакомого встретил, и народ здесь живет однокоренной. В смысле — родственный.

— А с этим Морским Царем встретиться-то можно? — спросил он.

— Отчего же нельзя, — пожал плечами музыкант. — На встречу он всегда готов, вот только был бы от этого толк!

Спать почему-то не хотелось, темнота вокруг казалась осязаемой и покалывала открытую кожу, словно иголками. Садко бы не удивился, если бы на кончиках веток кустов зависли огни, как в памятную ночь на Готланде. Атмосфера была какой-то, если не гнетущей, то угнетающей — это точно.

— Беспокоит меня судьба этих гуанчей, — внезапно сказал он. — Обособившись в этих краях, они напрочь от мира реалий оторвались. Ни войны, ни зимы, продуктов навалом — как развиваться?

— Духовно, — улыбнулся Дюк.

— Ага, оно и видно, — тоже изобразил улыбку Буслай. — Полуголые ходят, железо не плавят, полная свобода.

— Так это же хорошо, — отреагировал Стефан.

— Хорошо то, что хорошо кончается, — заметил Садко. — Конечно, истинная Вера у них присутствует без всякого влияния обстоятельств. Вот только это делает их беззащитными.

— Перед кем? — удивился Дюк.

— А перед этими, — музыкант кивнул себе за спину, где в невидимом море покачивались на волнах невидимые корабли. — Гуанчи свободны, потому что каждый из них индивидуален, живет по Заповедям, понимая, что наказать его могут только после смерти — обратят в хахо, и сиди истуканом до страшного суда. А Меур этот и его прихвостень Бетенкур строят свое государство. Причем логика у них проста: государство — тоже Бог, и единственный долг каждого человека — это служение через государство Богу. Власть в государстве — абсолютный разум, любой индивид может обрести свободу, только преклоняясь перед властью государства и беспрекословно подчиняясь ему[178]. Отсюда и насилие над себе подобными, не говоря уже про народ, отличный от них.

— Думаешь, без драки не обойтись? — спросил Стефан.

— Думаю, без войны не обойтись, — ответил Садко.

Снизу сразу с нескольких мест раздались исполненные боли крики, переходящие в стоны. У костров заметались тени, сопровождаемые звяканьем железа и звуками глухих ударов.

Садко и его товарищи вскочили на ноги, схватившись за оружие: надо бежать на помощь — но куда? Вслушиваясь в захлебывающуюся страданием темноту, они бессильно кусали себе губы, ожидая, что и к ним сейчас ворвутся вооруженные люди, чтобы резать, чтобы убивать. Но прибежал Эйно Пирхонен с подбитым глазом и каким-то кистенем в руках, отсвечивающим в свете гаснущего костра черной кровью.

— Братцы, — сказал он. — Война.

И рухнул замертво.

14. Война

Конечно, это преувеличение. Не то, что война, а то, что Эйно Пирхонен рухнул замертво.

Он вообще остался стоять на ногах, просто странно оскалился и облокотился о скалу. Сбруя на спине оказалась порезанной в нескольких местах, так что некоторые ремни свисали, словно безжизненные щупальца. Все почему-то смотрели только на эти ремни.

— Они напали со всех сторон одновременно, — наконец, сказал гуанча.

Звуки криков и бряцанье постепенно стихли. Осталась только темнота, да кое-где плакали женщины и дети.

— Это была вылазка, — проговорил Стефан, все еще сжимающий в руках меч. — Они уже отошли.