Не от мира сего-2 - [3]

Лив пожал плечами. Лошадь, если бы могла, сделала бы то же самое. Они осторожно, словно по болотине, прошли по странному месту. Ничего страшного не произошло, и путники двинулись дальше.

Дальше — больше. Внезапно по деревьям прошел шелест, и посыпалась вниз сорванная со стволов кора. Не куски, конечно, а так — шелуха. Но было этой шелухи достаточно, причем достаточно для того, чтобы она кружилась в воздухе, опускаясь, но никак не в состоянии вся разом лечь на землю. Словом, было ее много. Стало быть, и причины, срывающей эти легкие куски коры, были масштабны.

Илейко задрал голову к небу, не забыв приложить ладонь козырьком, и пригляделся. Он не увидел ровным счетом ничего, если не считать какое-то мельтешение, каких-то маленьких существ. Те мчались с ветки на ветку сломя голову, временами обрываясь вниз, распушали хвосты и цеплялись за сучья пониже. Все для того, чтобы нестись дальше.

Белки! Лив даже усмехнулся про себя: а кого же он там, в кронах деревьев увидать надеялся? Сусликов, что ли?

Но белки, так же, как и зайцы, очень редко собираются в табуны. Разве что, спасаясь от самого страшного врага леса — пожара. Илейко несколько раз втянул в себя воздух, задирая верхнюю губу к носу, но запаха дыма не учуял. Да и с чего бы это лесу гореть в разгар весны, когда и земля-то просохнуть не успела, как следует?

На всякий случай он спросил у лошади:

— Чуешь, чем пахнет?

И для наглядности протянул ей кулак.

Зараза чутко пошевелила ноздрями, вежливо подышала теплом на руку, но никаких признаков беспокойства опять не выказала. По ее, по-конской логике, все в порядке. Хочется зайцам сидеть сообща — пусть себе сидят. Хочется белкам друг за другом гоняться — нет причин для возражения. Вот если бы довелось натолкнуться на скопище медведей, а по деревьям мчались бы волки — тогда, безусловно, это было бы дикостью.

Илейко на всякий случай опустился на колени и прижал ухо к земле: может, зверей гонит кто? И по размерам это явно не мышь, а гораздо больше. Но никакого смутного топота не услыхал. Все по-прежнему, только зайцы и белки, словно, с цепи сорвались. Лезть на верхушку сосны, чтобы оглядеться, лив не решился. Во-первых, не хотелось без нужды пачкаться в смоле, во-вторых, падать тоже не хотелось.

Они побрели дальше.

Пейзаж вокруг не менялся. Он как-то делался таким знакомым, что Илейко мог предположить, что их ожидает за вон той вывороченной колодой. Он оказался прав — ничего. Но также был прав в том, что здесь они уже проходили.

Этого только не хватало: заблудиться в трех соснах! Лив сориентировался по солнцу и муравейникам и пришел к выводу — они движутся правильно. Вот только каким-то образом нарезали круг. И вполне вероятно, не один. Илейко никогда не считал себя непревзойденным следопытом и путешественником по лесным дебрям, но за весь свой небогатый опыт скитания по чащам ни разу не сбивался в пути.

Он не заволновался и даже нисколько не обеспокоился: времени у них достаточно, в определенную точку выйти, конечно, надо, но не очень. Говорят, что у человека-левши, шаг правой ногой получается больший, нежели левой. В итоге он непроизвольно идет по дуге, которая, если верить бесконечности дороги, обязательно сложится в круг. Этому обязательно поможет тот факт, что Земля — круглая. Илейко был правшой, но огибать весь мир он не собирался, а нарезать круги — тем более.

Стараясь контролировать свои шаги, чтобы они ничем не отличались по длине между собой, он продолжал идти, нарочно выбирая путь не такой, какой бы следовало сделать непроизвольно, не задумываясь. В итоге идти по корягам и камням сделалось труднее, но вывороченная колода опять возникла из ниоткуда. Да еще и изрядно посвежело, что всегда предшествовало сумеркам.

Вне всякого сомнения, ночью тоже можно было ходить. Даже, в некотором роде, интереснее: ни черта не видно, глаз можно выколоть и ногу сломать вместе с шеей. Просто романтизм сплошной. Зараза этого настроения не разделяла и уже несколько раз вопросительно поглядывала на хозяина: когда заночуем, лесник этакий?

Стоп! Лесник! Илейко поймал неожиданную мысль, но тут же ее отпустил: пусть себе до утра витает в эфире. Ночью, как известно, никаких дел начинать не следует. Ночью надо спать и набираться сил.

У пресловутой колоды он сноровисто и рационально обустроился, разложил костерок и приготовил себе нехитрую трапезу. Лес вокруг исчез, потому что окутался мраком. В нем кто-то потрескивал сучьями, кто-то шелестел прошлогодней травой, кто-то вздыхал и сдержанно кашлял. Кто-то жил ночной жизнью. Не иначе, как сам лес.

Илейко осенил себя крестом, устраиваясь поудобнее в теплой шкуре ледяного медведя. Сей же момент невдалеке раздраженно заухал филин, не иначе. Кто еще в состоянии так голосить по соседству? Не могучие же карлики, прозванные "цахесами", или по-другому, по-честному, "цвергами"?

Правильнее, конечно, установить на всю ночь дежурство, поддерживать огонь, слушать лесные шумы, вглядываться в ночную темь. Но если довелось ночевать посреди чащи в одиночку, то с кем же еще делить почетную обязанность ночного сторожа? Не с Заразой же. А если бодрствовать до самого утра, то и смысл в отдыхе теряется. Тогда следует просто идти вперед, пока силы есть, а потом упасть наземь, не в состоянии шевелиться, и пожраться всякой лесной сволочью. Типа лис и выхухолей.