Не надо, Азриэлла! - [36]

— Ваше высочество, ваше высочество! Кажется, его высочество вернулся с прогулки! — пищит Мадлен, закатывая хитрые голубые глазки в притворном восторге.

Очень хорошо. Наконец-то.

Наследник престола врывается в будуар своей супруги как свежий осенний ветер, и пахнет от него прелой листвой, конским потом и совсем немного — полынью. Горькой-прегорькой, как часы ожидания, которые становятся для Принцессы всё дольше и дольше. Карл сияет белозубой улыбкой и небрежно стряхивает с тёмных волос прилипшую паутинку, становясь центром всеобщего внимания и не слишком молчаливого обожания фрейлин.

— Как вам понравилась прогулка, ваше высочество?

— Вы не устали?

— Ах, вы так надолго похитили у нас наших кавалеров, ваше высочество…

Ответы кратки и почти резки. Принц не расположен сейчас к куртуазности. «Понравилась», «Нет», «Не говорите глупостей».

Он видит только одну женщину. Свою Принцессу. И за этот взгляд, полный огня, можно простить и сдержанное презрение королевы, и завистливый шепоток за спиной, и невозможность побыть наедине со своими мыслями, да и просто побыть собой. Как сказал поэт: «Сердце женщины — сосуд, который заполняется любовью к мужчине». Или он сказал по-другому? Какая разница, если любимый зовёт тебя в свои объятия.

— Ваше высочество, сопроводите меня!

Она бабочкой вспорхнула с кресла, вкладывая прохладные пальчики в горячую широкую ладонь мужа. Его губы коснулись уха, и от тёплого дыхания сильнее забилось сердце.

— Я так соскучился, ваше высочество. Какое счастье!

Так почему же кто-то внутри сказал дрожащим от обиды голосом: «Ты забыл. Меня зовут Синдерелла»?

Зима

До чего же неприятно, когда чужие руки снимают с тебя одежду, украшения, когда тебя вертят как безмозглую куклу, пусть даже делают это со всей возможной осторожностью, и щебечут тонкими голосами, точь-в-точь как диковинные жёлтые птички, подаренные намедни оливковолицым иностранцем-послом! Так и хочется прогнать всех прочь и упасть в кровать прямо в одежде. Пусть думают что хотят. Пусть смеются над неуклюжей дикаркой.

— Всё! Хватит! Подите вон. Я сама разденусь.

Служанки недовольно ропщут, но, после того как Принцесса для вящей убедительности запускает в самую нахальную костяной гребень, поспешно ретируются. Чтоб топтаться за дверью и обиженно пыхтеть, подглядывая в замочную скважину.

Господи, как всё глупо! Кто же знал, что в этом дворце, куда так стремились сестры, человек перестаёт принадлежать сам себе! И к этому невозможно привыкнуть. Видят небеса, она старалась! Всеми силами, из кожи лезла вон, стремясь почувствовать себя здесь если не своей, то, по крайней мере, не настолько чужой и чужеродной. По крови, по титулу и рождению Принцесса была выше всех своих фрейлин, и не её вина в том, что она привыкла жить иначе, чем живут эти женщины.

Из драгоценного венецианского зеркала на Принцессу смотрела чужачка. Рубины и алмазы в диадеме, высокий воротник бального платья, расшитого золотой и серебряной нитью, жемчужное ожерелье, оттягивающее шею, и где-то посреди всей этой почти варварской роскоши — юное лицо. Лицо, ещё не успевшее сменить здоровый и вульгарный румянец любительницы налётов на чужие малинники на благородную зеленоватую бледность затворницы. В её девичьей спаленке, отбитой в череде кровавых драк со сводными сестрами в единоличное пользование, у Принцессы тоже имелось зеркало. Было оно древнючее, бронзовое, но в его мутных глубинах она видела себя настоящую, живую. Пускай даже с поцарапанным носом или с синяком под глазом. Пускай в простых серебряных серёжках, а не в нынешних сверкающих гроздьях бриллиантов, но всё равно — самую свободную и счастливую девушку на свете.

Тогда казалось, что бал — это самое лучшее, что с ней может случиться. Он и случился, волшебный и незабываемый. Но, возможно, батюшка был прав, когда говорил, что порой женщине хватает одного-единственного бала в жизни, чтоб потом помнить его до седых волос, измучить внучек рассказами о том событии и унести прекрасные воспоминания с собой в могилу. А она, дурочка, не верила. Думала, что много балов не бывает. Оказывается, бывает.

— Что случилось?!

А вот и Принц явился. Заметил наконец отсутствие супруги.

— Это третий бал за этот месяц. В пост, — говорит она, не поворачивая головы в сторону замершего в дверях Карла.

— Я чем-то обидел вас?

Зачем смотреть на жёсткие складки в уголках его губ, говорящие о крайней степени раздражения? Есть ли смысл отвечать?

— Ваше высочество, я с вами разговариваю. — Это сказано уже на тон выше.

— Меня зовут Синдерелла, — отвечает она тихо-тихо.

— Я чем-то обидел вас? — спросил недоуменно Принц.

Очень хочется заплакать, но королевский дворец не место для слёз в присутствии кого бы то ни было. Плакать нужно, накрыв голову подушкой. А лучше — не плакать вовсе, иначе утром её величество разглядит признаки расстройства в покраснении век и холодно поинтересуется причиной, причём выберет самый неподходящий момент, публично, и, чего доброго, потребует подробнейшего доклада. Словом, унизит каждым словом и жестом.

Принц сменяет гнев на милость.

— Я не понимаю причину твоего недовольства, — говорит он уже совсем другим голосом. Очень похожим на тот голос, которым он когда-то просил милую девушку примерить туфельку. — Ты плохо себя чувствуешь?