Не моя война - [11]

Одно дело, наверное, убивать в бою, а другое — вот так обезоруженного пленного.

Ну что же ты, Серёга! Стреляй ему в спину! Хоть так свой позор кровью смоешь! Нет. Стоит Серёга, рассматривает высокий потолок, весь красный как рак, но не смотрит в глаза своим товарищам. Сучье вымя!

— Нет! — было видно, что этот ответ нелегко дался командиру. И слова его как приговор прозвучали для Иванова.

— Как хочешь, Василий Степанович! — Гусейнов даже не смотрел на Батю, он сам весь напрягся. Дёрнулся всем телом, вскинулся, прилаживая автомат, ещё сильнее упирая откидной приклад автомата в плечо.

— Я начинаю отсчёт. Один, два, три, четыре… — пауза… слышно, как шумит кондиционер, но не приносит прохлады, стук сердца заглушает всё вокруг, кажется, что слышишь, как бежит кровь по сосудам, — пять, шесть, семь… — пауза… — во рту пересохло, страшно хочется курить. Я четвёртый в колонне Смерти! — Восемь, девять… — пауза… слова как камни падают на голову, с каждым отсчётом сжимаюсь, внизу живота всё холодеет.

Теперь я физически понимаю армейское выражение: "Очко сжалось". Смотрю на Боба. Он как изваяние, только ещё больше покраснел, вены вздулись на шее, глаза налиты кровью, и пот уже не капает, а просто бежит ручьём. Почему-то въелось в память, что всесильный командир, которого мы все любили, обожали, смертельно боялись, сидит и ничего не может сделать. И скоро пробьёт час хорошего мужика майора Иванова, а потом всей нашей колонны, идущей на хрен! Я подсчитал, мне осталось жить, если что… чуть меньше часа.

— Восемь, девять… — продолжает неумолимый отсчёт смерти Гусейнов.

— Я согласен, — голос командира глух.

Но его услышали все. Спереди был слышен самый глубокий выдох, который я слышал в своей жизни.

Иванов будет жить, мы тоже спасены! Господи! Да насрать на эту деревню! Мы живы! Мы будем жить! Мы все глотаем воздух! Мы живы и будем жить! Спасибо тебе, Батя-Бог! Господи! Как хорошо-то жить! Спасибо тебе за это!

— Так вы согласны? — Гусейнов не убирает автомат от головы первого в колонне смерти.

— Я сделаю всё, что могу, но результат не гарантирую, — голос командирский по-прежнему глух и напряжён.

— Посмотрим, посмотрим, — Гусь задумчив, убирает автомат и левой рукой хватает за ворот куртки Павла Иванова и поднимает на ноги.

— Смотри, Василий Степанович, ты его от смерти спас, а может просто отсрочил его смерть, и всех, кто здесь сидит. Только попробуй меня обмануть, или просто даже подумать обмануть, я их всех убью, — он повёл стволом в нашу сторону.

На Пашку Иванова было страшно смотреть. Он находился в прострации. Дышит тяжело, весь бледный, как мел, форма вся мокрая от пота, глаза вытаращены, но, по-видимому, ничего не видят, рот полуоткрыт, губы потрескались. Но держится молодцом, не молит о пощаде. А может, просто в шоке. Как я себя поведу себя перед смертью, если не получится уничтожить эту деревню?

— 7 —

— Прежде чем что-либо сделать, вы будете мне докладывать, и только после моего одобрения вы будете это делать. Вам всё понятно, товарищ подполковник? Иначе я первого убью вот этого, — Гусейнов сделал издевательское ударение на "товарищ подполковник".

Себя, наверное, он мнит не меньше, чем заместителем министра обороны Советского Союза.

Боб ничего не ответил, а лишь кивнул.

— Я могу лишь сделать то, что могу, но не более того, — при этом командир очень выразительно посмотрел на Модаева, тот поёжился под тяжёлым командирским взглядом.

— Вы можете многое, очень многое… Я тоже могу много. Могу убить ваших офицеров, а могу не убивать, — Гусейнов упивался своей властью.

— Если будешь постоянно шантажировать, то вряд ли мы сможем тебе помочь, — начал командир. — Это во-первых, а во-вторых — каждый номер боевого расчёта уникален, без него старт невозможен. И если ты убьёшь хоть одного, то останешься при своём пиковом интересе, — Батя откровенно издевался над командиром уродов.

Голос его при этом оставался строгим и глухим. Но мы-то знали этого старого чёрта, он торговался с Гусем, он выторговывал наши жизни!

— Молодец, Боб, ай, молодец! — шептал Славка сзади.

Я лишь кивнул головой в знак согласия.

— И ваш верный помощник-предатель Модаев, — продолжал Боб, — не помощник вам в этих вопросах, хотя нам, к сожалению, не обойтись без его помощи. А для начала я очень хотел бы сходить в туалет и покурить, полагаю, что остальные люди также не откажутся.

— Хорошо. Вас будут выводить по два-три человека. При малейшем фокусе, погибнут оставшиеся здесь. А вы, — обращаясь уже к своему разномастному войску, — охраняете. Первая рота занимается выводом арестованных в туалет и на перекур, при малейшем подозрении — стрелять на поражение. — Гусь подумал и добавил: — Расстреливать всю группу. Пусть знает каждый, кто попытается сбежать, что из-за него погибнут люди. А начните, пожалуй, с этих! — он стволом показал на нашу полусидящую колонну Смерти. — А то скоро они обгадятся.

Потом он толкнул майора Иванова к ближайшему боевику. Тот пролетел полметра, но устоял на ногах.

К нам подошли боевики и бесцеремонно стали нас поднимать на ноги. Ноги затекли и подгибались, один вёл офицера, а второй шёл сбоку и, уперев ствол автомата в бок, не давал ни малейшего шанса на побег. Откуда они всему этому научились?