Не могу без тебя - [137]

— Морщины пойдут… — залепетала Марья. При чём тут морщины, если она не любит Андрея?

— Я буду с вами каждую минуту и не замечу, как они пойдут. Разве морщины решают судьбу людей? И ребёнок не может ничему помешать. Вы ничего не бойтесь со мной. Только я сделаю вас счастливой, я знаю. Я понял, почему вы такая бесприютная, вы мне говорили, вас мучают вопросы. Над ними бились великие умы, такие как Сократ, Платон, Ницше, Гегель, жизни свои отдали, чтобы решить их. И не решили, — сказал он те же слова, что когда-то Альберт. — Куда вам решать их, с вашим женским подходом к жизни! Вы не умеете анализировать. Но у вас есть то, чего не было у них, и нет у сегодняшних философов.

— Чего же это?

Андрей кивнул на её живот:

— Во-первых, это и ваше нынешнее состояние покоя, вы ведь перестали умствовать, так? Вы заняты тем, что совершается в вас. Во-вторых, ваш талант.

— Какой талант?

— Вы — врач. В это слово я вкладываю не привычный набор: таблетки, уколы, рентгены. Вы, как и Альберт Маркович, именно врачуете. Люди губят себя по собственной глупости: или сидят, как дураки, в болоте, или обжираются, позабыв о чувстве меры, или пьют без удержу. А вы, спасая их, жертвуете собой. Казалось бы, все свои ресурсы растрачиваете на них. А ведь, растрачивая, одновременно рождаете в себе новые: силу и доброту. Получается: золотой ваш фонд неисчерпаем. — Во все глаза смотрела Марья на Андрея, удивлённая его речами. — К этому, второму, пункту тесно примыкает третий, я сказал — доброта. Скорее милосердие.

— Нет, я жестока, ты не знаешь, у меня много долгов, я обидела многих людей, я бываю невнимательна…

— Ерунда, — улыбнулся Андрей. — Раз говорите о них, мучаетесь, значит, отдадите свои долги. Всё это я понял, не видя вас несколько месяцев, и об этом пришёл сказать. Вы собой отвечаете на самые неразрешимые, самые сложные вопросы гораздо точнее и глубже, чем величайшие умы, которые пытаются вскрыть тайны Вселенной в кабинетах и путём отстранённых умствований.

Под взглядом Андрея она чувствует себя маленькой и глупой девчонкой.

— Похоже, природа, её тайны никогда не раскроются! — сказал он то же, что не раз говорил ей Альберт. — Никто не знает, что это за «нечто» над нами или «некто». Но каждый из нас чувствует: есть что-то такое, что организует нас в единое целое, с восходами, закатами, извержениями вулканов, лепестками цветка, с муравьём. Но это «что-то» не подвластно нашему уму. Ответить на бесконечные наши «почему» мы, увы, не можем, как не можем познать, осмыслить, понять собственное устройство. Ну, подумайте, как сырая масса неэстетичного вида, называемая мозгом, может думать, охватывать целиком Вселенную?! Так же нам не дано познать Вселенную. Думаю, никто никогда не сумеет раскрыть тайны, они специально скрываются от нас! Никто не возвратился ни из рая, ни из ада, никто с Богом за столом не сидел. В космосе побывали, но что такое «тот свет», «душа», пока не узнали.

Андрей говорит громко, на всю улицу, не замечая, люди оглядываются, прислушиваются, говорит на одном дыхании, видно, долго и тщательно обдумывал то, что говорит:

— Значит, если умствования бессмысленны и лишь отнимают у нас нашу энергию, то не надо умствовать, надо жить. — Андрей хлебнул воздуха. — Просто жить: учиться, лечить людей, рожать детей, любить, варить вкусные борщи. — Замолчал. И заговорил уже нормально, тихо: — Вот я и собираюсь сделать это: устроить вашу жизнь так, чтобы вам было спокойно и хорошо.

— А думать не надо? — спросила Марья, как спрашивает школьница учителя.

Андрей снова весело рассмеялся.

— Надо, Марья Матвеевна, обязательно надо, только не отдельно от жизни, не об абстрактных вопросах бытия, а в процессе жизни о том, что она сегодня дарит. Так согласны вы стать моей женой?!

Марья быстро пошла от Андрея прочь, уставшая до изнеможения, ошеломлённая его наглостью, напористостью, убеждённостью и мудростью, его героизмом. Да, Андрей умён, умён органически. Но кто дал ему право вламываться в её жизнь, решать что-либо за неё? Но как смеет он преследовать её?

Вместе с тем сказанное Андреем совершало в Марье свою работу: может, он прав и действительно умствовать не нужно, и мучиться не нужно, а нужно жить, как живут отец, Иван? Просто жить?

А не приносит ли жизнь бездумная кому-то боль, не разрушает ли чью-то судьбу, как походя отец разрушил судьбу Алёнки и Ивана?

Нет, нельзя жить не думая, не анализируя поступки людей и жизненные ситуации!

Дунька, шумно дыша, бежит рядом.

У своего подъезда Марья резко повернулась к Андрею:

— Вот что я скажу тебе. Ты очень мудр: легко откинул проблемы, над которыми бьются люди много веков. И, как ни странно, похоже, ты в основном прав. Но твои планы, твои решения относительно меня… я ведь не вещь и не коза на верёвочке, которую можно тащить, куда тебе захочется. Ты знаешь всё про себя, я знаю всё про себя. Я не люблю тебя. Ты — хороший, талантливый, добрый, но ты слишком молод для меня. В тебе нет накопленной боли, пережитого…

— Ну и слава богу, что нет, — перебил Андрей. — Почему отношения людей должны строиться на боли и пережитом? Может быть, во мне есть то, чего нет в вас и что вам нужно больше ваших страданий и болей, которые, кстати, вам давно пора бы притупить, но без моей помощи, одна вы не сумеете сделать это. А вы культивируете в себе страдания и боли потому, что никогда ещё не были счастливы. Правда, сейчас вы уже сами начали кое-что понимать про жизнь: подсознательно чувствуете, что главное, что не главное. Но, к сожалению, вы такая мудрая, пока ждёте ребёнка. Новый удар, и вы снова сорвётесь. Тут я и пригожусь. Да, насчёт любви. Может, вы пока и не любите меня, но без меня вам не прожить, потому что я понимаю вас как никто другой и смогу помочь, потому что вам не скучно со мной… вот почему я пришёл, я вам… вы мне… такая родная!