Не-места. Введение в антропологию гипермодерна - [24]
Но все же стоит заметить и то, что позиция поэта-созерцателя сама является своего рода зрелищем. В этой парижской картине первое место занимает сам Бодлер – то место, с которого он обозревает город, но которое вместе с тем, отдаляясь от себя самого на расстояние, поэт наблюдает за собой «вторичным взглядом»:
Так Бодлер выводит на сцену не просто неизбежное сосуществование старой религии и новой промышленности или же абсолютную власть индивидуального сознания, но очень особую и современную форму одиночества. Прояснение позиции, «позы», установки – в самом физическом и очевидном смысле слова – совершается по ходу движения, которое опустошает, лишая содержания и смысла, и пейзаж, и сам взгляд, объектом которого он является, – в особенности по причине того, что этот взгляд тает в пейзаже и становится сам объектом «вторичного взгляда», субъект и источник которого с трудом поддается определению – он то ли тот же самый, то ли другой.
На мой взгляд, эти смещения взгляда и игры воображения, эти пустоты в осознании являются следствием – теперь уже более систематическим, обобщенным и прозаичным – наиболее характерных черт того, что я предложил назвать «гипермодерном». Гипермодерн навязывает индивидуальному сознанию совершенно новые испытания и новые опыты одиночества, обусловленного появлением и повсеместным распространением не-мест. Возможно, прежде чем перейти к рассмотрению того, чем же являются не-места гипермодерна, было бы полезно упомянуть, пусть и лишь в форме намека, связь, которую поддерживают с понятиями места и пространства наиболее известные представители «модерна» в искусстве. Известно, что интерес, питаемый Беньямином к парижским «пассажам» и к архитектуре из стекла и железа в целом, частично объясняется тем, что он разглядел в ней мечту, предчувствие, желание предвосхитить облик архитектуры грядущего века. Также напрашивается вопрос, не могли ли вчерашние представители модернизма, которым конкретное пространство окружавшего их мира дало немало поводов к размышлению, заранее пролить свет на некоторые аспекты гипермодерна сегодняшнего дня – не просто по случайному прозрению, но потому, что они уже воплощали в себе неким исключительным образом (будучи творческими людьми) ситуации (позиции, установки), ставшие позднее нашим общим уделом, пусть и в более прозаичном ключе.
Понятно, что под «не-местом» мы понимаем две взаимодополняющие, но отдельные реальности: пространства, созданные в соответствии с определенными целями (транспорт, транзит, торговля, развлечения), и отношения, выстраиваемые индивидами с этими пространствами. Если эти два аспекта и накладываются в значительной степени, во всяком случае официально (индивиды путешествуют, совершают покупки, отдыхают), они все же не смешиваются, поскольку не-места опосредуют целый комплекс отношений человека с собой и с другими, которые лишь косвенно касаются их функционального предназначения. Так же как антропологические места органично создают социальное, не-места создают «уединение по договоренности». Возможно ли себе представить дюркгеймовский анализ зала ожидания в Руасси?
Медиация, устанавливающая связь индивидов и их окружения в пространстве не-места, осуществляется с помощью слов или даже текстов. Для начала, как мы знаем, слова способны формировать образ, а точнее – образы: фантазия тех, кто никогда не бывал на Таити или в Марракеше, пустится в свободный полет, как только они прочтут или услышат эти названия. Вот почему некоторые телевизионные шоу так активно используют розыгрыши призов в виде путешествий и курортного отдыха («Неделя на двоих в трехзвездочном отеле в Марокко», «две недели полного пансиона во Флориде»): одного упоминания о таких призах достаточно, чтобы порадовать телезрителей, которым никогда не доводилось и не доведется стать их обладателями. «Вес слов» (которым гордится одна французская еженедельная газета, подкрепляя его «ударной силой фотографии») распространяется не только на имена собственные; определенный ряд имен нарицательных («отпуск», «путешествие», «море», «солнце», «круиз») в некоторых контекстах имеют ничуть не меньшую способность пробуждать образы. Мы также можем себе представить, какую силу притяжения «в обратном направлении» оказывали и оказывают слова, не являющиеся для нас экзотическими, слова, лишенные эффекта дистанции: «Америка», «Европа», «Запад», «потребление», «дорожное движение». Некоторые места существуют лишь благодаря словам, обозначающим их, – они являются в этом отношении не-местами или скорее воображаемыми местами, банальными утопиями, клише. Они являются противоположностью «не-мест» в понимании Мишеля де Серто, противоположностью местечек, имеющих собственные названия (чаще всего неизвестно, кем и зачем данные). Слово здесь не углубляет пропасть между повседневной функциональностью и потерянным мифом: оно создает образ, производит миф и в то же время приводит его в действие (телезрители сохраняют преданность передаче; албанцы, разбившие лагерь в Италии, мечтают об Америке; туризм развивается).
В настоящей монографии представлен ряд очерков, связанных общей идеей культурной диффузии ранних форм земледелия и животноводства, социальной организации и идеологии. Книга основана на обширных этнографических, археологических, фольклорных и лингвистических материалах. Используются также данные молекулярной генетики и палеоантропологии. Теоретическая позиция автора и способы его рассуждений весьма оригинальны, а изложение отличается живостью, прямотой и доходчивостью. Книга будет интересна как специалистам – антропологам, этнологам, историкам, фольклористам и лингвистам, так и широкому кругу читателей, интересующихся древнейшим прошлым человечества и культурой бесписьменных, безгосударственных обществ.
Настоящее издание продолжает публикацию избранных работ А. В. Михайлова, начатую издательством «Языки русской культуры» в 1997 году. Первая книга была составлена из работ, опубликованных при жизни автора; тексты прижизненных публикаций перепечатаны в ней без учета и даже без упоминания других источников.Настоящее издание отражает дальнейшее освоение наследия А. В. Михайлова, в том числе неопубликованной его части, которое стало возможным только при заинтересованном участии вдовы ученого Н. А. Михайловой. Более трети текстов публикуется впервые.
Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.
Источник: "Памятники средневековой латинской литературы X–XII веков", издательство "Наука", Москва, 1972.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Недоверие к устоявшимся политическим и социальным институтам все чаще вынуждает людей обращаться к альтернативным моделям общественной организации, позволяющим уменьшить зависимость от рынка и государства. В центре внимания этого сборника – исследование различных вариантов взаимоотношений внутри городских сообществ, которые стремятся к политической и социальной автономии, отказываются от государственного покровительства и по-новому форматируют публичное пространство. Речь идет о специфической «городской совместности» – понятии, которое охватывает множество жизненных практик и низовых форм общественной организации, реализованных по всему миру и позволяющих по-новому взглянуть на опыт городской повседневности. Urban Commons – Moving Beyond State and Market Ed.
Книга стала итогом ряда междисциплинарных исследований, объединенных концепцией «собственной логики городов», которая предлагает альтернативу устоявшейся традиции рассматривать город преимущественно как зеркало социальных процессов. «Собственная логика городов» – это подход, демонстрирующий, как возможно сфокусироваться на своеобразии и гетерогенности отдельных городов, для того чтобы устанавливать специфические закономерности, связанные с отличиями одного города от другого, опираясь на собственную «логику» каждого из них.
Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.
Перед читателем одна из классических работ Д. Харви, авторитетнейшего англо-американского географа, одного из основоположников «радикальной географии», лауреата Премии Вотрена Люда (1995), которую считают Нобелевской премией по географии. Книга представляет собой редкий пример не просто экономического, но политэкономического исследования оснований и особенностей городского развития. И хотя автор опирается на анализ процессов, имевших место в США и Западной Европе в 1960–1970-х годах XX века, его наблюдения полувековой давности более чем актуальны для ситуации сегодняшней России.