Не-места. Введение в антропологию гипермодерна - [19]
В географическом плане для тех немногочисленных парижан, у кого еще есть время, чтобы гулять по городу, центр Парижа мог бы быть маршрутом – например, идущим вдоль набережных Сены, по которой снуют речные трамвайчики и с которой можно видеть большую часть исторических и политических сооружений столицы. Но есть и другие центры, идентифицирующиеся с площадями и перекрестками вокруг монументов (площадь Звезды, площадь Согласия), самими монументами (Опера, церковь Марии Магдалины) и подводящими артериями (авеню Опера, рю де ля Пэ, Елисейские поля), как если бы в столице Франции все целиком должно стать центром и монументом. Это, собственно, и происходит в настоящее время, когда размываются характерные черты разных округов. Каждый округ, как мы знаем, некогда имел свой собственный облик: клише из песен, посвященных Парижу, возникли на реальной основе, и мы могли бы даже теперь составить подробное описание округов, их деятельности, их «личности» в том значении, в котором это понятие использовали американские антропологи, а также их трансформаций, движения их населения, изменяющего их этнический и социальный состав. Детективы Лео Мале[30], действие которых часто происходит в четырнадцатом и пятнадцатом округах, навевают ностальгию о 1950-х, но по-прежнему сохраняют актуальность.
И все же: в Париже живут все меньше, но работают по-прежнему много, и это движение является признаком более глобальных изменений в нашей стране. Отношение к истории, накладывающее свой отпечаток на наши ландшафты, возможно, в настоящее время эстетизируется и одновременно десоциализируется, становится искусственным. Да, мы можем почитать память и Гуго Капета, и Революции 1789 года; внутри нашего общества всегда возможен раскол по отношению к нашему общему прошлому и полярные интерпретации событий, определивших его. Но со времен Мальро[31] наши города все больше и больше превращаются в музеи (памятники восстанавливаются, выставляются напоказ, иллюминируются, отдельные сектора города берутся под охрану, улицы отдаются пешеходам), в то время как объезды, автомагистрали, скоростные поезда и автотрассы все отдаляют нас от них.
Это отдаление сопровождается известными угрызениями совести, о которых свидетельствуют многочисленные указатели, призывающие нас обращать больше внимания на богатства наших ландшафтов и следы истории. Парадоксально, но именно на въездах в город, в невыразительных ландшафтах жилых массивов, промышленных зон и супермаркетов расположено большинство указателей, приглашающих нас посетить исторические памятники; вдоль автотрасс множатся указатели, ведущие к местным достопримечательностям, которые должны задержать нас, в то время как мы постоянно проезжаем мимо – как если бы аллюзия на прошлое и исторические места в наше время стала лишь одним из способов описания современного пространства.
От мест – к не-местам
Прошлое, присутствующее в настоящем, переполняющее и отвоевывающее его: в этом примирении двух начал Жан Старобинский видит суть современности[32]. Он отмечает, как в одной из недавних статей авторы, без сомнения представляющие современное течение в искусстве, дают себе «возможность полифонии, или практически бесконечного пересечения судеб, поступков, мыслей, реминисценций, опирающегося на басовую партию, задающую ход часов в земных сутках и отмечающую место, которое некогда занимал (и мог бы до сих пор занимать) древний ритуал». Он цитирует первые страницы джойсовского «Улисса»
Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.
Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
Китай все чаще упоминается в новостях, разговорах и анекдотах — интерес к стране растет с каждым днем. Какова же она, Поднебесная XXI века? Каковы особенности психологии и поведения ее жителей? Какими должны быть этика и тактика построения успешных взаимоотношений? Что делать, если вы в Китае или если китаец — ваш гость?Новая книга Виктора Ульяненко, специалиста по Китаю с более чем двадцатилетним стажем, продолжает и развивает тему Поднебесной, которой посвящены и предыдущие произведения автора («Китайская цивилизация как она есть» и «Шокирующий Китай»).
Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.
Книга стала итогом ряда междисциплинарных исследований, объединенных концепцией «собственной логики городов», которая предлагает альтернативу устоявшейся традиции рассматривать город преимущественно как зеркало социальных процессов. «Собственная логика городов» – это подход, демонстрирующий, как возможно сфокусироваться на своеобразии и гетерогенности отдельных городов, для того чтобы устанавливать специфические закономерности, связанные с отличиями одного города от другого, опираясь на собственную «логику» каждого из них.
Внутри устоявшегося языка описания, которым пользуются современные урбанисты и социологи, сформировались определенные модели мышления о городе – иными словами, концептуализации. Сегодня понятия, составляющие их фундамент, и сами модели мышления переживают период смысловой «инфляции» и остро нуждаются в серьезной рефлексии. Эта книга о таких концептуализациях: об истории их возникновения и противостояния, о философских основаниях и попытках воплотить их в жизнь. В своем исследовании Виктор Вахштайн показывает, как идеи «локального сообщества», «городской повседневности», «территориального контроля», «общественного пространства» и «социальной сегрегации» закреплялись в языке социологов, архитекторов и планировщиков, как из категорий познания превращались в инструменты управления.
Перед читателем одна из классических работ Д. Харви, авторитетнейшего англо-американского географа, одного из основоположников «радикальной географии», лауреата Премии Вотрена Люда (1995), которую считают Нобелевской премией по географии. Книга представляет собой редкий пример не просто экономического, но политэкономического исследования оснований и особенностей городского развития. И хотя автор опирается на анализ процессов, имевших место в США и Западной Европе в 1960–1970-х годах XX века, его наблюдения полувековой давности более чем актуальны для ситуации сегодняшней России.
Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.