Не исчезай - [94]
Кэрен рисовала в тетради круги, представляя эту самую эмоциональную дистанцию в виде отрезка прямой, параметры которого можно вычислить с помощью формулы, построенной с заданными величинами – место в семье, возраст, роль: братья, мать, отец. Она покосилась в сторону Элис и представила, как та общается с матерью. Представила Софию, ее горячие черные глаза, обведенные бурыми кругами тонкой кожи, и содрогнулась. Нет, она бы не смогла, сбежала бы при первой возможности. Поехала бы в Нью-Йорк либо в Калифорнию. В Калифорнии теплее, в Нью-Йорке интересней.
– Подумайте, – говорил профессор, – о чем рассказывает это стихотворение?
– О чем, о чем? О screwed-up people…[82] – пробурчал кто-то из заднего ряда.
– Ну, почему же? Это вполне приемлемые отношения между людьми той эпохи.
– Freaks![83] – послышался тот же голос.
– Вы так думаете?
Профессору очень хотелось оставить след в их душах, заставить этих бездумных, зомбированных подростков задуматься. И убедить их в своей точке зрения.
They listened at his heart. Little-less-nothing.[84]
Неправильно лишать детей детства. Нехорошо заставлять детей участвовать в жизни взрослых, забывая, что они дети. Не правда ли?
And they, since they were not the one dead, turned to their affairs.[85]
Профессор хотел, чтобы подростки с ним соглашались.
«Да уж…» – пробурчал кто-то. Подумайте, какая неожиданная смерть, как мгновенно умирает мальчик, говорил профессор. Подростки молчали.
And nothing happened: day was all but done.[86]
Эти фермеры – люди земли – должны выжить, говорил профессор. Поэтому они так относятся к смерти.
А может, профессор говорил: посмотрите, какова цена потери внимания и бдительности. Как коротка жизнь. Как мимолетна.
Глава одиннадцатая
Неуверенность
1
Оранжевые апельсины на липкой клеенке стола. Писательница N попыталась отмахнуться от видения, наплывавшего первыми кадрами немого кино. Привиделось: потертая на сгибах клеенка, липкая, как лента для мух. Откуда это воспоминание о мухах? Клеенка на кухонном столе и глянцевые апельсины на ней. За окном зима. В данный момент она чувствовала себя вполне благополучной, самодостаточной женщиной, знающей себе цену. За окном горы, ранняя весна, но почудилась зима, оранжевые апельсины – редкая радость, новогоднее лакомство для бледного ребенка из северного, простуженного города.
До какого-то момента существование воспринимается как цепь видений, череда картинок в старом волшебном фонаре. Воспоминания туманны – это лишь образы, красочные сны. Различие в том, что в памяти о детстве отсутствует нерешительность. В самой детской жизни нет места для такой неуверенности. Есть предопределенность.
Быть может, дело в том, что со временем появилась возможность выбора. Появилось беспокойство, за ним – тревога. Чья тревога? Никакой такой тревоги у писательницы N не было, нет. Есть запланированная акция движения вперед. Беспокойство свойственно таким, как сидящая за дальним столом рыхлая, усталая, бурчащая себе под нос тетка. Пожалуй, она даже хороша собой. Или могла быть таковой, если приодеть, отправить в спортзал. Состричь лохмы, что торчат во все стороны, уничтожить челочку «эффект восьмидесятых», вырвать из нее несостоявшуюся отчаянно-ищущую Сьюзан.
2
Вера подобна реальности отношений между двумя людьми. Сосущая пустота внутри. Почему именно сосущая? Одиночество – это вакуум. Вакуум – звук всасываемой, уносимой нематериальным потоком материи: вещество устремляется в разверстое чрево твоей души. Нужда у этой души такова, что не имеет значения, кто подарит, снабдит ее знанием, любовью или всего лишь терпением, вниманием. В конце концов, она готова на любые предложения. Расправив члены, запросто вбираешь внутрь – в себя – все: подробности, детали, отдаваясь полностью, до донышка, до чепухи, требухи.
Такой она представляла себе эту Любу – женщину, отдающуюся судьбе. Падающего толкни – разве не так?
А она, Нина, иная. Она – Улисс, пустившийся на поиски неизведанного. Она, Нина, в пути. И какой бы ни была, она есть. В ней – реальность, сила.
3
А та, другая? Дитя, страдающее во тьме. Ребенок, чей страх унять невозможно. Нет у нее четких ориентиров, и блуждает она в кромешной тьме своей души. И вся она – войди и бери. Владей моим прошлым: именами, звуками, запахами, знанием, мною. И кто может излечить ее? Какое знание, какие душевные силы, какая вера? А что, собственно, есть вера, к которой она так стремится? Остановка подобна сомнению – кто, что это? Зачем? Чужой, незнакомый, вторгнувшийся, впущенный внутрь. Вот что такое вера.
Вера в момент нужды – томление духа, укрощенное, утихомиренное, усмиренное глотком воды. Нуждается Люба в своей вере? И что есть эта ее вера? Рассматривая из сегодняшнего далека, Люба вспоминает – что это было? Как вдох городского воздуха – не кислород, автомобильный экзост, пыль, грязь, пары, миазмы. Вдохнула в самую глубину легких, чтобы заполнить себя – все равно чем! Эта женщина всеядна: селф-хелп, буддизм или фрейдистский анализ – лишь бы приобрести содержание, наполненность. Теперь пришла пора раскладывать по полочкам: мое, чужое, лишнее, ненужное, постороннее; вот это, может, и пригодится… Почему? Перед лицом смерти? На пороге увядания?
В книгу вошли небольшие рассказы и сказки в жанре магического реализма. Мистика, тайны, странные существа и говорящие животные, а также смерть, которая не конец, а начало — все это вы найдете здесь.
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
«Наверно, я еще маленький» – новый цикл психологических рассказов о взрослеющем ребенке от молодого талантливого автора Аси Петровой. Главный герой книги – уже взрослый подросток, который задает неудобные, порой провокационные вопросы и пытается на них ответить, осмыслить окружающий мир. «В чем смысл жизни, папа?» – наивно, но вполне серьезно спрашивает он. Ответ читателю предстоит обсудить, прежде всего, с самим собой.
Роман Дмитрия Липскерова «Последний сон разума» как всегда ярок и необычен. Причудливая фантазия писателя делает знакомый и привычный мир загадочным и странным: здесь можно умереть и воскреснуть в новом обличье, летать по воздуху или превратиться в дерево…Но сквозь все аллегории и замысловатые сюжетные повороты ясно прочитывается: это роман о России. И ничто не может скрыть боль и тревогу автора за свою страну, где туповатые обыватели с легкостью становятся жестокими убийцами, а добродушные алкоголики рождают на свет мрачных нравственных уродов.
Галина Щербакова, как всегда, верна своей теме — она пишет о любви. Реальной или выдуманной — не так уж и важно. Главное — что она была или будет. В наше далеко не сентиментальное время именно чувства и умение пережить их до конца, до полной самоотдачи, являются неким залогом сохранности человеческой души. Галину Щербакову интересуют все нюансы переживаний своих героинь — будь то «воительница» и прирожденная авантюристка Лилия из нового романа «Восхождение на холм царя Соломона с коляской и велосипедом» или просто плывущая по течению жизни, но каким то странным образом влияющая на судьбы всех мужчин, попадающихся на ее пути, Нора («Актриса и милиционер»)
Изящная, утонченная, изысканная повесть с небольшой налетом мистицизма, который только к месту. Качественная современная проза отечественной выделки. Фантастико-лирический оптимизм, мобильные западные формы романов, хрупкий мир и психологически неожиданная цепь событий сделали произведения Дмитрия Липскерова самым модным чтением последних лет.