Не ходите, дети... - [59]

Большая охота – мероприятие серьезное, и к ее подготовке подошли, пожалуй, более тщательно, чем к планированию нападения на сибийя. Да и собирать охотников долго не пришлось. Почти все мужчины кумало и так находились в краале вождя. Плюс еще столько же соседей-ндвандве. Удобней случая и не придумаешь.

Еще до рассвета загонщики – по большей части те воины, кому не довелось поучаствовать в битве, – отправились на исходную позицию. Большую охоту кумало всегда устраивали в одном и том же месте – там, где в реку Нонгома впадает большой ручей. Туда и будут загонять перепуганных зверей. Переплыть реку решатся немногие из них, большинство направится к ручью. А там их ждут колючие живые изгороди, ведущие к замаскированным ловчим ямам и укрытиям для охотников. Еще с прошлого раза сохранились, оставалось только кое-где подновить да подправить. И несколько дней назад мальчишки под руководством одного из старейшин привели все в порядок.

В общем, к концу рассказа у Шахова сложилось впечатление, что война с сибийя – не более чем повод для того, чтобы созвать народ на охоту. И похоже, здесь намечалась вовсе не гламурная тусовка. Охотничья добыча для кумало означала ничуть не меньше, чем военные трофеи. Поэтому Шахов особо не удивился, когда его поставили на не самый выгодный номер[74]у дальнего от реки брода. Щедрость щедростью, но лишнего ему отдавать никто не собирался.

Зато Андрей не растерялся, когда ему предложили самому выбрать напарника. Раз уж на большой куш рассчитывать не приходится, можно хотя бы без свидетелей поговорить с Бонгопой. Сын кузнеца первоначально в забойщики не планировался, но ради Шахова в программу внесли изменения и доставили его прямо на позицию.

Правда, совсем без свидетелей не получилось. В нагрузку Шахов получил мальчишку-наблюдателя. Но тот сразу забрался на ближайшее дерево и оттуда рассказывал, каких зверей видит и куда они направляются. Но, во-первых, не очень-то много он там и видел, а во-вторых, Шахов из-за шума листвы расслышал еще меньше. Поэтому можно было надеяться, что и парень лишнего не услышит.

Вот только разговор никак не хотел начинаться по-хорошему. Бонгопа долго бродил вокруг укрытия – невысокого плетеного заборчика, спрятанного в колючем кустарнике, рассматривал подходы к нему, топтался возле прикрытой ветками ямы. Потом покачал головой, поцокал языком, прищелкнул пальцами и авторитетно заявил:

– Нет, Шаха, ничего мы тут с тобой не добудем. Зверь мимо пройдет. А если кто и завернет сюда, все равно между ямой и забором слишком большое расстояние. Проскочит и дальше вдоль кустов побежит. Можно, конечно, выйти навстречу и бросать копья издали. Но тебя этому не учили, а у меня рука еще не зажила. Ничего у нас не получится.

– Да нужна мне эта добыча, как прошлогодний снег[75], – признался Шахов. – Я тебя не для этого сюда позвал.

Сын кузнеца довольно ловко изобразил удивление:

– А для чего?

– А ты не догадываешься?

Бонгопа сделал вид, что глубоко задумался, но ненадолго.

– Ну конечно же! – радостно сказал он. – Клянусь здоровьем матери, я благодарен тебе, Шаха, за то, что ты спас меня от плена. Ты для меня теперь как старший брат, как отец, почти как вождь. Любое твое желание – закон для меня. Я просто хотел объявить об этом принародно, потому до сих пор и молчал.

И ведь хорошо у него получилось, убедительно, но настороженное выражение глаз выдавало.

– Ладно, хватит темнить, – оборвал его Андрей и для убедительности, повернувшись в сторону от Бонгопы, с силой вогнал ассегай в стенку укрытия. – Я же вижу, что ты боишься моих вопросов. Но отвечать все равно придется. И лучше сейчас, пока никто не подслушивает. Что за игру вы затеяли вокруг Гарика?

– Какую такую игру? – пробормотал кумало и с энтузиазмом принялся вытаскивать копье из плетеного забора. – Не знаю я ничего.

– Знаешь, – напирал Шахов. – Кто привел в наш крааль Хлаканьяну и Нтомбази, мать Звиде? Кто нес к колдуну человека, которого Мзингва принял за Гарика? Кто велел никому не рассказывать об этой встрече? Ты, Бонгопа! И ты не можешь не знать, почему теперь Гарика выдают за Звиде.

Все, теперь сын кузнеца приперт к стене. В прямом и переносном смысле. Шахов крепко сжал его руку – здоровую, левую, он же все-таки не садист – и продолжал давить.

Бонгопа стиснул зубы и сквозь них прохрипел:

– Не скажу. Это не мои секреты.

– Скажешь. Ты же клялся, что я теперь для тебя – все равно что вождь. А вождя надо слушаться.

– Сикулуми – тоже вождь. – Кумало попытался высвободить руку, но безрезультатно. Белый человек был пусть и ненамного, но сильнее. – И я обещал ему хранить тайну. А ты, даже если все узнаешь, ничего уже не сможешь изменить.

– Ну, это не тебе решать, – немного мягче ответил Андрей. – Смотря что я узнаю.

– От меня – ничего, – упрямо повторил Бонгопа.

Наверное, Шахов и так бы его отпустил. Через какое-то время. Но тут сверху донесся голос мальчишки-наблюдателя:

– Лев! Один! Бежит сюда.

Кумало тут же забыл про собственные неприятности. Охотник, что с него возьмешь. Рука Бонгопы снова потянулась к шаховскому ассегаю, как будто у него своего не было, но скривившийся в болезненной гримасе рот выдал, чего парню стоило это усилие.