Не ходите, дети... - [34]

Сегодня Мзингва посетил дальний крааль, где ему бывать еще не приходилось. Дорога туда заняла почти два часа, но удовольствие того стоило. Хозяин не поскупился ради встречи со знаменитым рассказчиком зарезать бычка, и обед выдался на славу. Вот только выступление чуть было не сорвалось самым неожиданным образом.

Мзингва собирался поведать о том, как копы устроили облаву в его любимом ночном баре, а он с приятелем ловко улизнул через подсобку. Приятель как раз работал в этом заведении и частенько проводил друзей в зал бесплатно. Собственно, поэтому бар Мзингве так и полюбился. А если совсем честно, то и приятелями они стали по той же причине.

– Ну так вот, – перешел Мзингва к самому волнующему эпизоду истории, – только мы с другом раскурили косячок, как вдруг в зале послышался шум: всем стоять, лицом к стене, руки за голову и все такое. Ну, думаю, попался. Если копы унюхают, чем я тут занимался, – все, ночь в участке мне гарантирована…

– Постой-постой, – перебил его хозяин. – Ты хочешь сказать, что в вашем племени не разрешается курить даггу?

– А у вас разве разрешается? – удивился Мзингва.

Хозяин замялся. Он и так чувствовал свою вину за прерванный рассказ, а теперь гость задал такой странный вопрос, что ответить на него, не поставив собеседника в неловкое положение, вряд ли удастся.

– Вождь Сикулуми сам иногда курит кальян, – осторожно начал хозяин. – И не запрещает другим кумало. Конечно, лишь после того, как сделаны все важные дела, и чтобы не очень увлекались этим занятием. Старейшины говорят, что от долгого курения дагги сбивается глаз, дрожит рука и слабеет печень[55].

– А от пива, значит, печень не слабеет? – хохотнул Мзингва.

Никто, однако, не рассмеялся. Пауза получилась какой-то неуютной, а молчание – осуждающим.

– И вы что, всегда делаете так, как приказал вождь и решили старейшины? – не поверил Мзингва.

Собравшиеся замерли, напряглись, перестали жевать. Кальян сиротливо лежал на полу рядом с очагом.

– А как же иначе? – очень серьезно, чуть ли не торжественно заявил хозяин. – Сын слушается отца, взрослые кумало – старейшину, все вместе – вождя. Как прикажет вождь, так и будет.

– А если вождь отдаст плохой, неправильный приказ?

Не стоило Мзингве этого говорить. Тем более что ответ его ничуть не удивил. Зато обстановка накалилась, как камни в очаге.

– Вождь не может поступить неправильно, – отчеканил хозяин.

И все. Больше спорить не о чем. И любой здравомыслящий человек так бы и поступил. Но, наверное, Мзингва слишком долго общался с Шахой и заразился от него русским упрямством.

– Значит, если Сикулуми прикажет вывести меня из крааля к ближайшему оврагу, тюкнуть там дубинкой по затылку и оставить на корм гиенам, вы этот приказ выполните?

Хозяин оказался впечатлительной натурой. Лицо его посерело, взгляд остановился, толстые губы вытянулись в линию, крылья носа вжались. Видимо, он представил себе картину расправы и ужаснулся. Но голос при этом не дрогнул ни разу.

– Я буду самым несчастным человеком на свете. Ко мне никто больше не захочет прийти в гости. Но если вождь приказал, я не могу его ослушаться.

В итоге пришлось его же и утешать. И рассказывать, почему Мзингва и его друзья так неуважительно относятся к своему вождю. Тоже, в общем-то, нелегкая задача. И если бы не беседы с Шахой, он бы вряд ли смог толком что-то объяснить. Но от него и не требовалось ничего выдумывать – только повторить слова русского. Правда, еще проще, чем рассказывали ему самому.

А как же иначе, если эти счастливчики даже не знают, что такое апартеид? Повезло же этим кумало жить в таком месте, куда еще не добрались белые люди! Ну так вот, до племени Мзингвы они все-таки добрались. Очень злые белые, не такие, как Шаха. И очень сильные, как Шаха. Они победили черных и стали ими командовать. И конечно же, приказы они отдавали такие, от которых черным было плохо. Так продолжалось очень долго, и племя Мзингвы в конце концов научилось не исполнять приказы белых. Потом они прогнали врагов и теперь сами собой командуют. Но с привычкой не исполнять приказы ничего поделать не могут. Особенно те, которые остались еще от прежних, белых вождей. Например, запрещающие курить даггу.

Пожалуй, это был лучшее выступление Мзингвы. Так его еще никогда не слушали. Хотя он и раньше не мог пожаловаться на недостаток внимания. Но случалось порой, что слушатели мало что понимали в его рассказах. Теперь же успех был полный. Больше всех переживал, разумеется, хозяин. Он менялся в лице после каждой фразы. А когда убедился, что все закончилось хорошо, так и вовсе засиял от счастья. И понятное дело, никто уже и не помнил, как неприятно начинался этот вечер.

На обратном пути Мзингва размышлял о том, что теперь ему придется часто рассказывать эту историю. Хозяин наверняка не утерпит и похвастается соседям, какая замечательная вечеринка прошла в его краале. И все захотят услышать тот же самый рассказ своими ушами. Так что гастроли только начинаются. Главное – каждый раз напоминать, что Шаха к тем белым никакого отношения не имеет, что он совсем из другого племени. А то получится очень некрасиво – Мзингву все будут любить, приглашать в гости, угощать разными вкусностями, а того, кто, можно сказать, подготовил его программу, будут, наоборот, ненавидеть. У Шахи и так неприятностей хватает – вот с Нгайи он что-то не поделил. Делает вид, будто ничего страшного не произошло, но Мзингва-то сразу понял, как он переживает.